— Этот солдат выпил эфир, — сказал он. — Неудивительно, что он мертв.
Побыстрей заткнув бутылку пробкой, он опустил ее на пол.
— Ну и дурачье же эта пехота, сколько их ни учи, — сказал Тедди Траск. — Двое моих дружков во Франции отравились спиртным. Один покойник, другой ослеп.
Услышав слово «пехота», майор Райт сурово взглянул на Тедди. Затем он спросил меня:
— Сколько вы выпили этой жидкости, мистер Дрейк?
— Два раза глотнул по чуть-чуть. Но и этого хватило, чтобы я отключился. Сколько мы стояли на последней станции?
— В Эмпории? Минут пять. А в чем дело?
Я объяснил ему, в чем дело.
— Вам кажется, что кто-то намеренно положил вас под колеса поезда? — удивился Райт.
— Мне не кажется. Я уверен. По своей воле я не стал бы изображать Анну Каренину. Я вышел на заднюю площадку, и если бы свалился сам, оказался бы позади вагона или сбоку от него. Не мог я упасть под колеса!
— Вы были без сознания и не можете помнить, что с вами случилось. Под воздействием эфира люди ведут себя непредсказуемо.
— Например, умирают, — съязвил я.
— Бывает и такое. Во всяком случае, если у человека развивается зависимость, он, рано или поздно, умирает. Откуда взялась эта бутылка?
— Хэтчер купил ее в Канзас-Сити. Видимо, кто-то добавил туда отравы.
— Вы хотите сказать, здесь, в поезде?
— Да.
— Нам следует вызвать кондуктора и военную полицию, — распорядился майор Райт.
— Я схожу за ними. — С этими словами Тедди Траск снова зашлепал по коридору.
— Бурбон был закупорен как положено, — сказал я.
— Кажется, да, — поднеся бутылку к глазам, согласился доктор.
— Я сам сбил сургуч. И даже понюхал содержимое. Запах был так себе, но эфиром не пахло.
— А когда вы пили, запах эфира тоже не чувствовался?
— Нет.
— Далеко не у всех хорошее обоняние, тем более вы уже хватанули раньше. Боюсь, ваши показания недостоверны.
Я вынужден был со стыдом признать, что Райт прав.
— Понюхайте, — откупорив бутылку, он быстро поднес ее к моему носу, — чувствуете эфир?
— Не уверен. Я не разбираюсь в химических веществах.
Запах был резкий, сладковатый и тошнотворный. Он напомнил мне госпиталь и что-то еще, что я не мог вспомнить.
— Нет никаких сомнений, эфир, — повторил доктор. — Готов поспорить с любым анестезиологом.
— Может, эфир добавляют в дешевое спиртное, чтоб от него быстрее хмелели?
— Никогда не слышал. Но кто знает, до чего додумаются бутлегеры? Лично я никогда не притронусь к их зелью.
Разлившийся в воздухе запах больницы, мертвец на грязном полу и недавний кошмар — от всего этого меня снова замутило. Комната, утратив реальные очертания, превратилась в пустой, бесформенный пузырек, плывущий в темной воде. Я даже схватился обеими руками за болтавшуюся в дверном проеме штору. Затем усилием воли заставил себя собраться. Но все-таки ноги плохо меня слушались. Майор Райт пристально наблюдал за мной.
— Посмотрите-ка на меня, вы ужасно выглядите. Сядьте сюда. Он посчитал мне пульс и послушал сердце. — Вы проглотили не слишком много отравы, иначе бы и вас с нами уже не было. Одной унции достаточно, чтобы убить человека. Но вам следует знать, что отравление эфиром может иметь отдаленные последствия. Отправляйтесь спать, а завтра я еще раз вас осмотрю.
В коридоре послышались шаги.
— Сейчас иду. Только поговорю с кондуктором. Может, это он.
Кондуктор явился, точнее сказать, сперва явилось его пузо, а затем и он сам, ведя за собой берегового патрульного. Он яростно жевал усы, будто облепившие их табачные крошки были съедобными.
Увидев на полу мертвое тело, кондуктор здорово струхнул, и его коленки, живот, жирные плечи и двойной подбородок разом затряслись.
— Господи боже, что с ним случилось? — спросил он.
Майор Райт счел необходимым дать соответствующие разъяснения:
— Этот солдат умер. Я считаю, что он отравился эфиром, хотя до вскрытия сказать наверняка нельзя. Покойный и присутствующий здесь летенант Дрейк выпили отравленное виски.
Кондуктор сурово взглянул на меня своими старческими глазами:
— Значит, вот чем вы занимались под вагоном? Разве вам не известно, что в поездах, следующих через штат Канзас, закон запрещает употреблять спиртное?
— А уж травить людей тем более, — огрызнулся я. — Кто-то добавил в эту бутылку яду.
Взяв бутылку, кондуктор рассматривал ее, вертя в руках. Его изрезанные темными прожилками ладони походили на схему железных дорог.
— Откуда бутылка? — поинтересовался береговой патрульный, небрежно добавив положенное «сэр».
Райт снова принялся давать объяснения:
— Рядовой Хэтчер, человек, который лежит на полу, купил ее в Канзас-Сити. Жидкость содержит эфир.
— Смотрите, — неожиданно сказал кондуктор, — вот как сюда попал эфир.
Перевернув бутылку кверху донышком, он ткнул в него выцветшим ногтем указательного пальца правой руки. В центре стеклянного круга едва виднелась крохотная дырочка.
— Так делали и раньше, — объяснил старик, — особенно во время сухого закона. В моем штате такое считалось предумышленным убийством.
— Что вы там увидели? — удивился майор Райт.
— Тот, кто продал бутылку, просверлил дырочку в донышке и заменил хорошее виски смертоносной жидкостью, а отверстие заделал жидким стеклом.
— Я тоже вижу это не первый раз, — с охотой подтвердил молоденький патрульный. — Содержимое бутылки можно заменить, не сбивая сургуча и не вытаскивая пробки. Легкий способ сделать деньги. Если тебе плевать на тех, кто лакает дешевую дрянь.
— Убийство — легкий способ сделать деньги, — важно согласился кондуктор. — А это предумышленное убийство. Торговец, продающий отравленные спиртные напитки, отвечает за последствия перед законом. Я думаю, в Миссури закон тот же, что и у меня на родине. Только отыскать магазин, где продали эту бутылку, задача не из легких.
Моя уверенность, что яд в бутылку добавил кто-то из пассажиров поезда, рассеивалась как дым. Мне стоило большого труда собраться с мыслями.
— Выходит, бурбон не могли превратить в отраву в поезде?
— Скорее всего нет, — ответил патрульный. — В поезде нет приспособлений для плавки стекла. Это все потому, что спиртного не хватает. Подпольные дельцы знают, что ребята выпьют любую дрянь, если ничего нет, вот и пользуются. От недоброкачественного спиртного бед у нас больше, чем от всего остального вместе взятого.
— Черт побери! — возмутился я. — Выходит, я сам себя бросил под поезд!
