— Куда направлялось ваше судно? — поинтересовался он у капитана.
— Сначала объясните, кто вы такой и по какому праву расстреляли стольких бойцов, которые… — однако договорить ему Кондаков не дал. Схватив моряка за седеющие волосы, он дулом пистолета нанес ему сильнейший удар в живот, а когда тот опустился на колени, сорвал с него форменный китель и двумя выстрелами отправил вслед за матросом.
— Мотористу и рулевому занять свои места! — приказал он, лично обыскав каждого из них. — Прапорщик Кайманов, отвечаете за работу моториста. Иволгин и Перс — собрать оружие и боеприпасы и перенести их на борт. Командование крейсером «Волжанин» принимаю на себя, — воинственно осклабился он, взглядом бывалого капитана осматривая судно.
— А не взять ли нам курс на Персию? — заинтригованно произнес Перс, тоже мысленно перевоплощаясь в бывалого морского пирата.
45
Когда Курбатов вошел, Скорцени сидел, упираясь руками в ребро стола, и задумчиво всматривался в «бойницу» готического окна.
— Садитесь, полковник, — проговорил он, все еще не отрывая взгляда от оконного витража. — И отвечайте на мои вопросы твердо и ясно.
Курбатов мельком взглянул на Штубера и погрузился в одно из свободных кресел, стоящих у приставного столика. Но, прежде чем задать свой первый вопрос, обер-диверсант нажал на кнопку звонка, и вскоре в кабинете появился денщик с бутылкой французского коньяка и бутербродами.
— Надеюсь, барон обстоятельно объяснил вам, в каком благословенном замке вы находитесь, князь Курбатов? — спросил Скорцени, когда денщик расставил наполненные коньяком рюмки и блюдца, на которых лежали бутерброды с ветчиной.
— Очень обстоятельно.
— И столь же обстоятельно вы утвердились в намерении окончить наши «Особые курсы Ораниенбург», как мы их официально, для непосвященных, называем?
— Если мне будет это предложено.
— Вам уже предложено, — резко ответил Скорцени.
— Простите, я как-то упустил этот момент из виду.
— Вам давно предложено это, Курбатов. Иначе вы не оказались бы за стенами Фриденталя, а были бы расстреляны за двести метров от его ворот. Именно так, за двести метров от них!
Курбатов поиграл желваками. Он не привык, чтобы с ним разговаривали подобным тоном.
Однако понимал он и то, что Скорцени давно не интересует настроение людей, которым позволено оказаться по эту сторону ворот Фриденталя. И слушать в подобных ситуациях он привык в основном себя.
— В таком случае мои намерения вам уже ясны, — как можно сдержаннее отреагировал он.
— Тогда столь же обстоятельно поведайте мне, кем вы видите себя в будущем, князь.
— В будущем? В послевоенном будущем? — явно не ожидал подобного вопроса Курбатов.
— Что вы мямлите, полковник? Я задал вам элементарный вопрос.
— Извините, но мне трудно судить об этом.
Скорцени удивленно взглянул на Штубера.
«Кто этот человек?! Кого ты мне привел?! — ясно прочитывалось в этом взгляде. — А главное, какого дьявола ты его привел сюда?!»
— Вам приходилось слышать когда-либо более невразумительный ответ, нежели этот, гауптштурмфюрер? — спросил он вслух.
— Курбатов — всего лишь солдат, господин штурмбаннфюрер. Война отучила многих из нас фантазировать на тему своего будущего, приучив вместо этого жить от приказа до приказа.
— В таком случае вопрос к вам, умник вы наш, психолог войны. Кем видится в будущем русский князь Курбатов лично вам?
— Над этим следует поразмыслить.
— Ведь не предполагаете же вы превращать его в подрывника крестьянских подвод и грозу московских пригородных поездов? Или, может, попытаетесь использовать его в качестве подсадного в одном из партизанских отрядов?
— Что выглядело бы нелепо, — проворчал Штубер. А встретившись взглядом с Курбатовым, как можно вежливее объяснил: — Мы не можем готовить своего элит-курсанта, не зная, кого именно мы готовим, на что его нацеливаем.
— Понимаю, — сочувственно кивнул Курбатов. — Да сих пор я оставался маньчжурским стрелком, которому нужно было пройти из конца в конец наводненную войсками Россию.
— Этого мало, полковник, — решительно рубанул рукой Скорцени. — Вы должны чувствовать себя «коршуном Фриденталя», способным пройти этот мир от океана до океана, дьявол меня расстреляй.
— Князь Курбатов не был замешан ни в коммунистическом, ни во власовском движении, он не был сторонником ни сталинизма, ни фашизма, — перевел Штубер взгляд на обер-диверсанта рейха.
— Уже кое-какие проблески.
— Из этого следует, что для начала его можно рассматривать в роли вождя русского военно-эмигрантского союза, способного заменить и Андрея Власова, и Петра Краснова, и потерявшего всякий авторитет генерала Деникина.
— Наконец-то я слышу членораздельную речь.
— Мы должны обратиться к прессе, чтобы превратить диверсанта Курбатова в героя белоказачьего движения, человека, сумевшего пройти тысячи километров советскими тылами. Причем пройти их с боями.
— К тому же после войны русские аристократы в Европе тоже окажутся без своего вождя, — поддержал его Скорцени, делая глоток коньяка.
— Есть, конечно, несколько представителей императорского дома, — вслух размышлял фон Штубер. — Но, во-первых, император Николай II, как известно, добровольно отрекся от престола, что предполагает пресечение правящей династии Романовых; во-вторых, эти наследники трона воинственно соперничают между собой, и, наконец, представители Белого движения и новой, военной, эмиграции монархию в России органически не приемлют.
— Так почему бы им не воспринять в облике вождя полковника князя Курбатова? — вновь задался риторическим вопросом Скорцени.
Они умолкли и вопросительно уставились на Курбатова.
— Весьма польщен, господа, — поднялся тот с рюмкой в руке. — Как бы ни распорядилась мною послевоенная судьба, я останусь верным нашему диверсионному братству.
— Это уже речь, достойная князя Курбатова, — признал Скорцени. — Итак, решено: отныне вы должны видеть себя в роли вождя русской эмиграции в Европе.
— Постараюсь увидеть.
— Это не ответ, — решительно покачал головой обер-диверсант рейха. — Вы обязаны возвести себя в ранг вождя, видеть себя вождем, вести себя с достоинством и властностью вождя. И никаких псалмопений по этому поводу, князь, никаких псалмопений!
Курбатов удивленно взглянул вначале на барона фон Штубера, а затем вновь на обер-диверсанта рейха. В какую-то минуту князю вдруг показалось, что его то ли разыгрывают, то ли грубо провоцируют, пытаясь выведать истинные намерения.
— Не думаю, что решения по этому поводу следует принимать в такой вот беседе, а главное, в таком аллюре.
