12
Имоти вновь запрокинул голову и несколько минут сидел так, погруженный то ли в глубокие раздумья, то ли в бездумное самосозерцание.
Князь в этот процесс предпочитал не вторгаться, поэтому терпеливо ждал, каковой же будет реакция «русско-японца» на его просветительскую речь.
— Атаман очень недоволен тем, что Квантунская армия до сих пор не предприняла активных действий против Красной армии, — не спросил, а скорее констатировал Имоти.
— Можно сказать и так, что бездействие японской армии на русской границе давно приводит его в ярость.
Ротмистр помнил, что атаман неоднократно выказывал свое неудовольствие и старшим японским офицерам, и командованию Квантунской армии, поэтому не опасался, что своим откровением может навредить ему. В то же время рассчитывал, что такая резкость укрепит доверие подполковника японской разведки к нему самому. И не ошибся.
— Знаю, приводит… — подтвердил Имоти и, улыбнувшись, добавил: — Эта его ярость всегда потешает японских генералов. Причем потешает по двум причинам. Во-первых, они говорят: «Семенову хорошо, у него над головой не висит портрет русского императора, а над нашими головами он висит. Причем рядом с карающим императорским мечом». А во-вторых, они очень скептически относятся к боеспособности его бело-казачьей армии и уверены, что большинство казаков то ли в первых же боях погибнут, то ли разбегутся по даурским станицам, чтобы потом сдаться красным или попросту перейти на их сторону.
— Семенов так не думает. Он уверен, что как только его части окажутся на территории Даурии, они станут пополняться казаками, недовольными советской властью.
— В таком случае он плохо представляет себе, на кого может рассчитывать в даурских станицах и дальневосточных поселениях. Все боеспособные мужчины находятся под ружьем у красных. Поэтому его реальный резерв — это казаки, армейский ресурс которых исчерпан был еще в тридцатые годы.
Вновь появился карликоподобный официант, однако на этот раз кроме графинчика с саке он поставил на стол чашечки с рисом, а также чашечки с кусками любимой маньчжурами жареной конины и с какой-то зеленью.
— Не стану оспаривать, мобилизационный ресурс в даурских станицах в самом деле мизерный, — молвил Курбатов, дождавшись, пока официант исчезнет за ширмой, которая отгораживала их кабинку от пустующего ресторанного зала. — Вот только атамана убедить в этом будет трудно.
— Я бы даже сказал: невозможно. Поэтому, как видите, стараемся убеждать уже не его, а вас.
Услышав эти слова, Курбатов застыл с зажатым в зубах куском конины, удивленно уставившись при этом на подполковника.
— Но вам прекрасно известно, что никакого влияния на генерал-атамана у меня нет. Я никогда не принадлежал к людям, вхожим в его дом или хотя бы в его штаб.
— Вы вообще мало знакомы с атаманом, — поддержал его Имоти. — Но именно это придает японской контрразведке уверенности, что вы не подпадаете под его властные взгляды на современный мир.
— И что из этого следует? Говорите откровенно, господин подполковник. Разговор останется сугубо между нами. И потом, не зря же вы оставили за дверью этого ресторана полковника Родзаевского. Очевидно, расчет был на очень откровенный разговор, разве не так?
— Ход ваших мыслей меня удовлетворяет, — отвесил сугубо японский поклон подполковник. Что-что, а в умении отвешивать поклоны по случаю и без случая этот японо-русский офицер научился. — Нам очень хочется, чтобы вы дошли до Берлина. Чтобы облегчить ваш путь, мы дадим вам несколько наших явок, о которых в группе будете знать только вы и к помощи которых прибегнете только в самом крайнем случае.
— Постараюсь вообще не прибегать. Я решил идти не по явкам, большая часть которых давно провалена и находится под контролем советского Смерша, а по России.
— «Идти не по явкам, а по России!». Эту фразу я запомню. Так вот, для нас важно не только то, чтобы вы дошли до Берлина, а чтобы затем вернулись назад. Атаман Семенов стареет, а главное, теряет ощущение реальности. Он все еще гарцует на казачьем рысаке с нагайкой в руках, а весь мир уже забыл, что такое лихие кавалерийские атаки, лихость которых в современном бою стоит не больше, чем жизни зазря погубленных кавалеристов.
— В этом я с вами полностью согласен. Два небольших отряда хорошо подготовленных диверсантов, пущенных по тылам врага, принесут больше пользы, чем рейд двух кавалерийских дивизий.
— Пусть о вас узнает Россия, пусть вами станут восхищаться и в Берлине, и в стане генерала Краснова. Все это послужит сотворению ореола вокруг вашего имени. К тому же мы помним о вашем родовом титуле, князь. Все это дает нам возможность рассчитывать на вас как на будущего лидера русского движения. Причем не только здесь, в Маньчжурии.
Курбатов буквально опешил от откровения. Он ожидал какого угодно поворота их беседе, только не такого.
— Но вы же понимаете, что мой приход к власти вызовет раскол в белоказачьем движении Дальнего Востока.
— Если ваш приход не будет соответственно подготовлен, — да, вызовет. Но мы будем готовить его. Мы создадим такую ситуацию, при которой вам не нужно будет рваться к власти, наоборот, командование белоказаков само обратится к вам с просьбой взять бразды правления в свои руки. Как в свое время белогвардейцы обратились к адмиралу Колчаку, адмиралу, правившему в далекой от морей и флота Сибири.
— А если я откажусь от такого восхождения и предпочту стать руководителем разведывательно-диверсионной школы?
— В таком случае вы допустите такую же ошибку, какую допускает в наши дни атаман Семенов. А главное, с вашей стороны это будет выглядеть непатриотично, и даже трусливо. Поэтому я уверен, что вы сумеете утвердиться в своем намерении возглавить Белое движение за рубежом.
Курбатов прекрасно понимал, что продолжать эту полемику бессмысленно. До сих пор он никогда не ставил своей целью завладеть нагайкой атамана. Но так было до сегодняшнего дня. Имоти прав: атаман Семенов стареет, а вместе с ним стареют Бакшеев, Власьевский, Родзаевский и все остальные, кто прошел 8 казачьих седлах революцию и Гражданскую. Поэтому вопрос о молодом офицере, который мог бы полноценно заменить Семенова, все равно рано или поздно встанет. И его придется решать быстро, бескровно и желательно бесконфликтно.
Так на кого, спросил себя Курбатов, будучи на месте Имоти, Исимуры, и всех прочих, поставил бы лично ты? Конечно же на Офицера, который добыл себе славу в боях и который побывал в Европе. К тому же его знают во всех воюющих лагерях, да и титулован он княжеским достоинством, что всегда важно для восприятия истинных монархистов. Так что объективно Имоти прав.
— Я сумею утвердиться, господин подполковник.
Имоти облегченно вздохнул и, поставив перед собой чашку с саке, воинственно уперся кулаками в колени, демонстрируя свою самурайскую решительность.
— Вы поступили правильно, князь. Командование Квантунской армии будет довольно. В ближайшие дни о вас будет доложено в Токио, возможно, даже самому императору. А теперь вновь вернемся к вашему рейду. Семенов не прав, когда нацеливает вас только на сотрудничество с генералом Красновым, игнорируя Власова. В этом его ошибка.
