— Стрелки мы или не стрелки, ротмистр? — молвил он, требуя от Курбатова разрешить ему рейд в сторону красноармейских казарм. — Мы вольные стрелки, поэтому действовать обязаны соответствующим образом. Понимаю, что какое-то время мы должны отсиживаться и по таким вот подземельям, но не по трое же суток!
Курбатов понимал, что группа засела в этих подземельях по его прихоти. Не потому что, как он объяснял, бойцам следовало отлежаться, отдохнуть, а потому что незавершенной осталась история с Алиной. Испугавшись того, что за его домом красные установят наблюдение, Родан попросил ротмистра, чтобы пару деньков он провел вместе со своими бойцами в подземельях монастыря. И князь принял эти условия, не желая ставить под удар и самого хозяина с его явочной квартирой, и военфельдшера Алину. Только потому, что интерес его в этом «великом монастырском сидении» был очевиден, князь и не стал возражать против рейда снайпера Власевича.
Отдав дань своей лени, ротмистр подошел к ручью, обмыл лицо и распорядился:
— Час на то, чтобы привести себя в порядок. Главное — всем побриться.
В одном из подземелий они развели небольшой костер, дым которого долго блуждал и рассеивался под полуобрушившейся крышей, вскипятили воду и принялись соскребать со своих лиц пот и нечисть диверсантских блужданий. Однако в самый разгар божественного очищения услышали разгоравшуюся километрах в двух южнее руин, где-то в предгорье, стрельбу.
— Уж не наш ли это «одинокий волк» прапорщик Бураков войну с красными затеял? — кивнул в ту сторону Кульчицкий, которому идея превращать красноармейцев в «одиноких волков» и выпускать их на просторы России поначалу вообще не понравилась, а теперь уже, похоже, нравилась больше всех. Не в случае с Бураковым, а в сути своей.
— Почему бы уж тогда не предположить, что это наткнулся на засаду подпоручик Власевич?
— Вряд ли он станет рейдировать вдоль воинской части, — возразил Иволгин. — Скорее всего, устроит засаду и станет снимать красноперов с дальних подступов. Что ни говорите, а стрелок он отменный. Думаю, нескольких красноармейцев он уложил, еще когда мы пребывали в подземелье, и сейчас пробирается к нам.
Очевидно, слова его были услышаны Богом. Еще до того, как закончился санитарный час, Власевич наткнулся на замаскировавшегося в кустах постового группы, штаб-ротмистра Чолданова. От усталости подпоручик едва держался на ногах. Мундир его был изорван, а внешне он больше напоминал лесного бродягу, чем красноармейца, форму которого носил. Зато был увешан тремя трофейными автоматами.
— Перевооружайтесь, — сбросил с себя весь этот арсенал. — С трехлинейками долго не навоюете, тем более что все красные, которые прибыли сегодня в виде подкрепления к уже окопавшейся здесь учебной роте, вооружены исключительно автоматами, да к тому же о двух пулеметах.
— Они уже знают, что здесь действует диверсионная группа? — спросил Курбатов, вооружаясь одним из автоматов.
— Знают. Причем считают, что атаман Семенов заслал сюда большой отряд, который решил развернуть в здешних краях настоящее партизанское движение.
— Это ваши предположения, подпоручик, или вам удалось с кем-то из владельцев этого оружия накоротке переговорить?
— Удалось. С подстреленным старшим сержантом. Подкрепление прибыло на четырех машинах, то есть до полуроты. Завтра ожидается еще одно пополнение. Вместе с милицией и местным партактивом они намерены прочесать станицу и все ее окрестности.
— Но к прочесыванию они приступят завтра, когда получат еще до полуроты подкрепления? — поинтересовался ротмистр, протянув подпоручику флягу с рисовой водкой.
— Следует полагать, что так оно и произойдет. Поэтому уходить надо отсюда, ротмистр. Причем уходить по-тихому, чтобы на какое-то время для красных оставалось загадкой, куда именно мы направились: в сторону Читы или в сторону границы.
— Не паниковать. Как минимум сутки у нас еще есть, — спокойно заметил Курбатов. И чтобы увести Власевича от панических настроений, спросил: — Что это за стычка была километрах в двух отсюда? Красные на вас облавой пошли?
— Попытались. Как минимум двоих я снял, от остальных ушел. Кажется, у кого-то из ваших стрелков-легионеров, князь, имеется в запасе красноармейский вицмундир. Прикажите расщедриться в пользу безвременно изорвавшегося подпоручика Власевича.
— Этот вицмундир у меня в рюкзаке, вместе с рацией, — тотчас же отозвался поручик Матвеев. — Награждаю вас, Власевич, за храбрость, хоть и предчувствую, что окажется тесноват.
— В любом случае вынужден буду постоянно ощущать, что прикрываю свою грешную наготу «наградой за храбрость».
24
Под утро Курбатов провел группу мимо станицы и, приказав ей укрыться в небольшом овраге, вернулся, чтобы проститься с хорунжим и Алиной.
Вы, ротмистр?! — обрадовался его появлению Родан, растворяя окно, в которое князь только что постучал. — Господи, мы уж думали… На вас тут такую облаву устроили! Извините, что ничем помочь вам не мог, даже пищей. Я в эти дни в тайгу ушел, чтобы, если кто и донесет, доказательств никаких не было, что, мол, укрываю.
— Вы и так сделали для нас больше, чем могли, господин хорунжий. Если бы не ваше подземелье, пришлось бы нам плутать по тайге, как загнанным зайцам. Алина спит?
— Проститься хотите? — с грустью спросил Родан.
— Понимаю ваши родственные страхи, хорунжий, — Курбатов помнил: Родану всегда льстило, что собеседник не забывает о его офицерском чине.
— Да я не к тому. Понравился ты ей, — дрогнул голос станичника. — По-настоящему понравился — вот что плохо.
— Почему же плохо?
— А то не знаешь, как это, когда вся любовь в одну ночь спрессована. Даже нам, мужикам, и то не по себе. Что уж о девке-то говорить?
— У меня всего несколько минут, господин хорунжий. Уходим мы из этих мест, пора.
— Понимаю. Алине тоже пора уезжать отсюда, слишком подозрительным становится ее пребывание в доме бывшего «беляка». Но это уже разговор особый. Заходи в дом и свиданичай, а я немного пройдусь. Ночи вроде бы теплее становятся. Не заметили, ротмистр?
— В шинели это ощущается особенно отчетливо.
Когда князь вошел в дом и открыл дверь отведенной Алине комнаты, девушка уже стояла с лампой в руке. Но, вместо того, чтобы поставить ее на стол и податься навстречу Курбатову, фельдшер удивленно посмотрела на него и отступила к столу.
— Не узнаете, товарищ младший лейтенант? — рассмеялся ротмистр.
— Опять вы в этом жутком мундире?! Господи, видеть вас в нем не могу!
— Не ходить же мне тылами красных в мундире императорского лейб-гвардейца.
— Ну, зачем, зачем вы явились в нем, князь? Вы опять все испортили.
— Простите, мадемуазель, однако переодеваться уже будет некогда, — Курбатову все еще казалось, что она шутит. Хотя подобные шутки были сейчас неуместными.
