— Исключено.
— Естественно.
— Что, страшно оставаться в этой стране?
— Погибельная она какая-то. Сама по себе погибельная, да и мы тоже не несем с собой ничего, кроме погибели.
— Отставить, поручик, — резко прервал его Курбатов. — В окопе может быть только одна философия — окопная. Господин Реутов!
— Я, — откликнулся подполковник из-за ближайшей гряды. Он был последним, кто должен был прикрывать убежище, в котором расположились командир и радист. Остальные образовали жиденькое оцепление метрах в пятидесяти ниже перевала.
— Что там со стороны города?
— Ничего особенного. Безлюдье. Следующей будет читинская станция? — приблизился он к Курбатову.
— Вполне возможно. Действуем, исходя из ситуации.
— Лихой вы командир, ротмистр. Это я но чести. Перешли бы мы кордон хотя бы с дивизией — можно было бы, в самом деле, начать освободительный поход. А так получается что-то вроде мелкой кровавой пакости. Ну, сожжем еще одну-другую станцию… Ну, пустим под откос еще два-три состава. Что дальше?
— Это и есть наш освободительный поход. За нами пойдут более крупные силы. Мы же с вами, как любят высказываться по этому поводу господа революционеры, буревестники.
— Крылья которых после каждого взмаха оставляют после себя огненный след. Честно говоря, мне не совсем ясна цель вашего похода.
— У вас была возможность выяснять ее до перехода границы.
— Я имел в виду вашу личную цель, — с достоинством уточнил Реутов.
— Дойти до Берлина.
— Само по себе это не может служить целью.
— Что же может служить ею?
— Организация восстания здесь, в России.
— Да, это одна из возможных целей, — согласился князь. Но продолжать разговор не пожелал.
Предположение Курбатова подтвердилось: рядом с радистом Центра теперь находился сам атаман Семенов. Он лично явился, чтобы продиктовать текст радиопослания: «Легионеру. Благодарю состав группы. Вскрыть пакет. Инструкции у «Конрада» в Самаре. В Германии знают. Вы сражаетесь во славу единой и неделимой России. Держитесь, подполковник Курбатов. Атаман Семенов».
— Неужели у аппарата действительно стоял сам Семенов? — усомнился Матвеев, расшифровав это послание.
— Что в этом невероятного?
— Велика честь. Я-то думал: пошлют и забудут. Замотаются, подготавливая другие группы. В любом случае имею честь первым поздравить вас с присвоением очередного чина, господин подполковник.
— Объявите об этом господам офицерам, — попросил князь. — Вам это будет удобнее. Я же скажу, что представил к повышению в чине всех вас. И что все вы будете награждены за храбрость.
26
Начальник разведывательного отдела штаба Квантунской армии полковник Исимура
[21]
встретил генерала Семенова с той холодной азиатской вежливостью, которая позволяла кланяться русскому генералу, давая при этом понять, что его поклоны не исключают тех истинных поклонов, которыми атаман должен благодарить его за само свое существование в этом мире.
— Вы просили господина полковника о встрече. И господин полковник рад принять и выслушать вас, господин полковник готов…
Только по тому, что почти каждую фразу переводчик завершал повторением нескольких ранее сказанных слов, Семенов определил, что перед ним тот самый капитан, который когда-то переводил его беседу с генералом Томинагой. У него вообще была плохая память на лица, тем более — на японские, зато очень контрастно врезались особенности разговора и поведения людей. Этот вечно улыбавшийся капитан-япошка — худющий до того, что, казалось, сорви с него мундир и смотри сквозь тело, словно сквозь желтую прозрачную занавеску, — поражал своей способностью умиляться любой произнесенной в его присутствии глупостью, а каждому удачно найденному им самим русскому слову — радоваться, будто великому прозрению.
— Насколько я помню, это полковник Исимура пригласил меня к себе, — отрубил атаман, совершенно забыв при этом, что говорит в присутствии самого Исимуры. — Поэтому спросите, что ему нужно.
— Господин полковник доволен, что вы нашли возможность встретиться с ним, дабы обсудить планы действия русских частей, господин полковник доволен…
Атаман Семенов обратил внимание, что Исимура и рта не раскрыл, чтобы произнести нечто подобное. Переводчик нес явную отсебятину. Однако это не удивило его. То же самое он наблюдал во время встречи с генералом Томинагой, когда речь шла о засылке в тыл красных группы маньчжурских легионеров.
— Но ведь мы постоянно согласовываем свои действия. Отряд «Асано»
[22]
действует с ведома начальника японской военной миссии в Тайларе подполковника Таки.
«Похоже, что оправдываюсь, — остался недоволен своим ответом Семенов. — Хотя никто не убедил меня, что я обязан отчитываться перед каждым офицером штаба Квантунской армии, в соболях-алмазах!..»
В этот раз Исимура в самом деле заговорил. Прислушиваясь к его резкому гортанному говору, Семенов с трудом, но все же улавливал значение отдельных слов и смысл целых фраз. Переводчик в это время сидел, закрыв глаза, и мерно покачивался взад-вперед, то ли подтверждая правоту полковника, то ли нетерпеливо, нервно ожидая, когда он умолкнет.
Но когда начальник разведотдела действительно умолк, еще с минуту продолжал сидеть в той же позе и так же мерно раскачиваться, потом вдруг медленно повернул голову к Исимуре и, взглянув на него с явным превосходством, спокойным жестким тоном произнес то, что Семенов понял и без перевода:
— Вы должны были знать все это задолго до прибытия сюда генерала Семенова.
«Переводчик, капитан, — и позволяет себе делать замечание полковнику, начальнику разведотдела штаба Квантунской армии?! Это в японской-то армии, в соболях-алмазах?! — изумился Семенов. — Что-то здесь не то, что-то в их «поднебесной» перевернулось вверх ногами!»
Он проследил за реакцией Исимуры. Ожидал вспышки гнева, взмаха короткой, больше похожей на длинный нож, парадной сабли… Чего угодно, только не этой заискивающе-признательной улыбки. Так способен улыбаться лишь покорный судьбе подросток-ученик, твердо знающий, что учитель абсолютно неправ, но признательный уже хотя бы за то, что тот снизошел до замечания в его адрес. Поверить в искренность такой признательности мог только человек, хорошо познавший психологию отношений японцев между собой.
