— Прежде чем вы зачислите меня в курсанты диверсионной школы, мне, как я уже сказал, обязательно хотелось бы побывать в Берлине.
— Таково условие вашего задания?
— Причем условие обязательное. Генерал Семенов хочет знать, что мы достигли хотя бы предместий Берлина. И еще. С того момента, когда я окажусь на одной из улиц Берлина, вступает в силу приказ главнокомандующего армией генерал-лейтенанта Семенова о присвоении мне чина полковника русской белой армии.
— Вот оно в чем дело! — простодушно улыбнулся Штубер. — А я-то думаю, почему вдруг вы так рветесь в Берлин? Будем считать, что приказ этот уже вступил в силу: через два дня вы будете в Берлине. А в радиограмме, которую получат в штабе Семенова, будет сказано, что мы «восхищены рейдом полковника Курбатова», — тотчас же уточнил Штубер, с грустью подумав при этом, как же легко даются высокие чины в армиях некоторых самозваных «главкомов-атаманов»!
— С этой минуты, — объявил полковник Лоттер как старший по чину, — вы, подполковник Курбатов, и ваши люди, кстати, где они сейчас?..
В деревне, знакомятся с местными достопримечательностями.
— …Так вот, вы и ваши люди, если только они обнаружатся, вступаете в полное распоряжение гауптштурмфюрера СС барона Вилли фон Штубера. Замечу, одного из тех, кто принимал участие в операции по похищению Муссолини, а также в некоторых других, не менее громких, хотя пока еще засекреченных.
Курбатов удивленно взглянул на Штубера, поднялся, вышел из-за стола и, щелкнув каблуками, отвесил офицерский поклон.
— Простите, не имел чести знать об этом, барон фон Штубер. Наслышан-наслышан о вашей итальянской операции и считаю, что это — уже диверсионная классика.
— Так подражайте же; подражайте!
— Уже стараюсь.
— Вы, как мне сообщили, давно намереваетесь нанести «диверсионный визит вежливости» на подмосковную дачу Кровавого Кобы, то есть товарища Сталина, — поднялся Штубер из-за стола. — Чтобы затем швырнуть его к ногам своего атамана. Или, может, меня неверно информировали?
— Ну, в общем-то, можно было бы и нанести такой визит, — явно подрастерялся Курбатов, пытаясь вспомнить, когда, где, а главное, в какой стадии опьянения мог бахвалиться по этому поводу.
Он пока что не догадывался, что ничего подобного барону фон Штуберу слышать не приходилось, что тот явно блефует и откровенно провоцирует его. Однако в этом блефе уже ясно просматривалось то задание, ради которого его станут готовить в школе замка Фриденталь.
— Надеюсь, вы понимаете, что, осуществив подобный «визит» на дачу, на которой Сталин проводит сейчас большую часть служебного времени, вы сразу же затмите своей славой даже славу Скорцени после его операции по похищению Муссолини? Не скрою, Скорцени — человек слегка завистливый, но обещаю, что он первым пожмет вам руку и лично представит к самому высокому ордену рейха.
— Предложение, скажу вам, неожиданное, атаману даже в голову не приходило ориентировать меня на Москву. Но попробовать можно. После соответствующей подготовки, конечно.
— Кстати, есть еще один русский «диверсант от Бога» — некий лейтенант Беркут. Вам не приходилось слышать о нем?
— Нет. Он тоже русский диверсант?
— Только советский!
— Тогда зачем он вам понадобился? Прикажите, и мы его уничтожим.
— Вот с этим, с истреблением таких профессионалов, торопиться не следует. Если удастся заполучить его в нашу группу, можете считать, что вам одинаково будет, кого похищать — хоть Сталина, хоть Черчилля.
Задумавшись, Курбатов несколько раз нервно повел головой, как бы мысленно полемизируя с самим собой.
— Мыслю, господин Штубер, — наконец произнес он, — что в любом случае теперь у нас с вами есть идея, с которой можем представать то ли перед Скорцени, то ли перед самим Гитлером.
— Вы правилно мыслите, таварыщ Курбатов, — молвил Штубер, неожиданно спародировав Сталина и держа при этом вилку так, как обычно «вождь всех времен и народов» держит курительную трубку. — Поэтому есть мнение таварищей из ЦК, и лична таварища Берии, чтобы таварищ Штубер немедленна отправился вместе с вами в Прагу.
— Зачем, позвольте узнать?
— Для асуществления вашей давнишней мечты, таварищ Курбатов, — загула в местных пивных и рейда по его провинциальным борделям.
Их сдержанный, но единодушный смех был покрепче рукопожатия «двух высоких договаривающихся сторон».
— Вы всех так лихо вербуете, — по-германски, вполголоса, поинтересовался полковник Лоттер, когда они направлялись вместе с Курбатовым к машине. Просто русский немного задержался, чтобы еще раз полюбоваться любовными игрищами лошадей. — Признаю: это было сделано ювелирно.
— Мой давний, стандартный метод вербовки, — иронично ухмыльнулся Штубер, пожимая плечами. — Учитесь, пока я жив, полковник абвера Лоттер.
40
Понимая, что район исчезновения конвоя будет сегодня же оцеплен и прочесан, Иволгин постарался поскорее увести своих маньчжурских стрелков как можно дальше. Но уже к обеду они случайно наткнулись на милицейско-армейский отряд, рыскавший, как потом объяснили им местные хуторяне, в поисках каких-то троих заключенных, совершивших побег из соседнего лагеря.
Возможно, все обошлось бы, но у Златного не выдержали нервы, и он открыл огонь сразу же, как только один из милиционеров из группы, отдыхавшей на окраине хутора, приблизился, чтобы выяснить, чья это машина и куда направляется. Они были в красноармейской форме, у них были документы, а Кондаков по-прежнему изображал арестованного. Но штрафник панически боялся вновь попасться в руки милиции…
Уйти от погони группа сумела только потому, что старшина Кайманов умело развернул их воронок и нажал на газ, а Перс умудрился с первого же выстрела повредить машину преследователей. Но все же в этой стычке они потеряли убитыми ротмистра Чолданова, который прикрывал их бегство, и тяжело раненным — самого Златного, пытавшегося на ходу запрыгнуть в открытые дверцы «воронка». Когда он выпадал, Перс успел заметить выступавшее на груди несчастного большое кровавое пятно, свидетельствовавшее, что пуля прошла навылет.
А на рассвете, уже на правом берегу Волги, куда группа переправилась на случайно подвернувшемся плоту, повысив его плавучесть вязками камыша, исчезли татарин Санджаков и стоявший на посту Мамонт. Вместе с ними исчезли три автомата и весь боезапас к ним.
Узнав об этом, Иволгин долго хохотал, истерически катаясь по траве возле сооруженного накануне стрелками камышового шалаша.
— Вот и вся твоя Народная армия Поволжья! — сказал он себе затем и, согнав с лица идиотскую улыбку, достал из кобуры пистолет.
— Бросьте, подполковник, — мертвой хваткой вцепился ему в руку Перс. — За этим дело не станет, и в Берлине успеется. А, что скажешь, майор? — обратился он к Кондакову, обезоруживая при этом Иволгина.
