Полной неожиданностью для Беркута стало то, что, вслед за товарняком, последний вагон которого остановился метрах в ста пятидесяти, на изгибе колеи, шел пассажирский поезд, машинист которого резко затормозил на подходе к переезду и тем не менее чуть не врезался в предыдущий состав.
Среди офицеров, вышедших из вагона, Беркуту сразу же бросился в глаза рослый смуглолицый гауптштурмфюрер с орлиным носом и жестким, пронизывающим взглядом. Эсэсовец тоже обратил внимание на стоявшего на обочине дороги германского обер-лейтенанта, и, не сводя с него глаз, словно загипнотизированный, начал приближаться.
Беркут инстинктивно подался навстречу ему, и с минуту они медленно, словно на дуэли перед выстрелом, сходились. Да и руки их тоже рванули кобуры почти одновременно.
— Если я правильно оценил ситуацию, вы не из нашего эшелона, обер-лейтенант? — застыла рука гауптштурмфюрера на рукоятке вальтера.
— Вы правильно оцениваете ее, — точно так же судорожно сжимал рукоять своего пистолета Беркут.
Боковым зрением он видел, как справа к нему медленно приближался с автоматом наперевес ефрейтор Арзамасцев, с которым Беркут бежал из плена, а слева, незаметно подталкивая дулом автомата дежурного по переезду, в пространство между гауптштурмфюрером и топчущейся у вагона группой офицеров заходил Корбач.
— Простите, обер-лейтенант, но вы напомнили мне одного знакомого офицера.
— Ваше лицо тоже напомнило мне лицо знакомого офицера, — ответил Беркут, все больше утверждаясь в мысли, что перед ним не кто иной, как гауптштурмфюрер Вилли Штубер.
Все еще не снимая рук с рукоятей, они оба метнули взглядами по сторонам. Эти диверсанты были опытными воинами и прекрасно понимали: чем бы в конечном итоге не завершилась схватка между пассажирами поезда и партизанами, для них обоих она завершится гибелью.
— По странность заключается в том, что тот знакомый был… русским офицером, — перешел гауптштурмфюрер на русский.
— Если я верно понял ваш русский язык, среди ваших знакомых, оказывается, были русские офицеры? — удивился Беркут на чистом германском.
— Они и сейчас есть, — перешел эсэсовец на свой родной язык, указывая при этом на рослого офицера, одетого так, как обычно — Беркут помнил это по фильмам одевались белогвардейские офицеры.
Он стоял чуть в сторонке от германских офицеров и, обхватив руками ремень, покачивался на носках, глядя в сторону Беркута и его собеседника. То, что он выделялся среди прочих пассажиров своим мундиром, ничуточку не смущало белогвардейца.
— Очевидно, из частей русского генерала Власова? — высказал догадку Беркут.
— Из частей русского казачьего генерала Семенова, расквартированных в Маньчжурии.
— Они все еще расквартированы там?! — искренне удивился Беркут. — В Маньчжурии, которая давно оккупирована Японией?
— Понимаю, что выглядит это странно: русские казаки — в роли союзников извечных врагов России, японцев.
— Это не единственная странность, порожденная нынешней войной. Достаточно вспомнить защитника Москвы генерала Власова, который теперь трепетно ждет аудиенции у Геббельса.
— …И которого сам Гитлер назвал русской свиньей.
— Но, что касается армии атамана Семенова…
— Забытой белоказачьей армии забытого атамана Семенова. Неужели не слышали о такой, обер-лейтенант?
— Ну, почему же, кое-какие сведения доходили.
— Кстати, запомните имя этого белоказачьего диверсанта, — кивнул он в сторону «семеновца», — который прошел тылами красных, от Маньчжурии до линии фронта в Польше. Это полковник Курбатов.
— Думаете, что его имя когда-нибудь понадобится мне?
— Хотя бы любопытства ради, — терпеливо объяснил Штубер. — Тем более что вскоре вы услышите о нем много захватывающего.
— Я? Вряд ли. У нас, армейцев-фронтовиков, другие интересы.
— О нем станут рассказывать даже по Берлинскому радио, — настоял на своем Штубер.
Прозвучал предупредительный гудок паровоза. Стараясь не выдавать своей нервозности, гауптштурмфюрер повернулся к Беркуту боком и движением руки, которую снял с кобуры, предложил провести его к вагону. Беркут тоже оставил кобуру в покое и пошел рядом с ним.
В двух соседних вагонах ехали в основном рядовые и унтер-офицеры, и, судя по тому, что многие из них еще оставались в бинтах, это были те, кого командование поощрило кратковременным отпуском на родину после лечения в госпиталях. Однако офицеры следили, чтобы отпускники не оставляли свои вагоны или в крайнем случае не отходили от них далее чем на три шага.
— Ладно, на всякий случай, постараюсь запомнить вашего протеже, — пожал плечами Беркут, — полковник Курбатов, чье имя возникло при случайном знакомстве с неким гауптштурмфюрером СС на диком лесном полустанке.
— Так, может быть, вы тоже представитесь? — предложил Штубер.
— Мои документы вам мало о чем скажут, — едва заметно ухмыльнулся Беркут.
— Поскольку значащееся в них имя такое же чужое вам, как и где-то добытый вами мундир.
— Вы неудачно шутите, гауптштурмфюрер, — поиграл желваками Беркут.
— Да не нервничайте вы так, обер-лейтенант. Это был всего лишь диверсионный обмен любезностями.
— В данной ситуации нам лучше обоим оставаться предельно сдержанными и столь же предельно вежливыми, — напомнил Беркут случайному, проезжему офицеру СД. — И не делать скоропалительных выводов.
— Вы совершенно правы, коллега. Кстати, как вы оказались в этой польской глуши?
— Воспоминания предлагаю оставить для послевоенных вечеров у камина.
— В таком случае, первая встреча — у меня, в родовом имении. Или, может быть, в вашем… родовом имении, а, обер-лейтенант? — И сколько сарказма выплеснулось на лицо барона фон Штубера, когда он задавал этот вопрос «безлошадному», пролетарскому лейтенанту.
— Все может быть, — деликатно ушел от прямого ответа Беркут.
— Ладно, не тушуйтесь, я всего лишь пошутил. Однако мое приглашение к родовому камину остается в силе.
— Воспользуюсь при первой же возможности.
— А пока что лично меня интригует вот что: почему вы до сих пор не решились задать тот вопрос, который вас очень интересует, обер-лейтенант?
— Какой именно?
— Как звали русского лейтенанта, которого вы невольно напомнили мне?
— Почему вы считаете, что оно должно заинтересовать меня?
— Вы правы: с какой стати?! — улыбнулся барон фон Штубер.
— Где вы встречались с ним? Под Москвой? На Дону, на Волге?
— На Днестре.
— Не впечатляет. Одна из многих славянских рек. Большинство германцев даже не догадываются о существовании таковой. Придумайте более эффектную легенду.
