— Вот оно что!
— Получив отпуск, Кремпке сразу же отправился в гости к командору.
— Вы утомили меня своими подробностями, — поморщился Скорцени.
— Всего лишь хочу подчеркнуть заслуги Кремпке, — лукаво ухмыльнулся адъютант.
— У оберштурмбаннфюрера СС фон Шмидта заслуг не меньше. Позаботьтесь, чтобы мы встретились с ним на одной из наших городских квартир.
— Например, в квартире Фройнштаг…
— Жестокий вы человек, Родль, — покачал головой Скорцени, давая понять, что своим предложением тот вызывает у него бурю всяческих воспоминаний и эмоций. — Но разрешение вы получили.
«Квартирой Фройнштаг» они называли обиталище, в которое Скорцени впервые поселил унтерштурмфюрера Лилию Фройнштаг, когда она только появилась в Берлине. Это была одна из секретных квартир отдела диверсий СД, которую они использовали в крайне редких случаях — когда нужно было «отдышаться» одному из агентов или провести тайную встречу.
— Кстати, как там поживает еще один хранитель сокровищ Роммеля, недавно произведенный в новый чин полковник Крон?
Замешательство Родля продолжалось недолго. Он давно взял в свои руки опеку над всеми, кто так или иначе причастен к «корсиканскому кладу». И постепенно Скорцени с удивлением открывал в нем гениального организатора всевозможных акций «но устрашению и исчезновению». Он умел делать это, привлекая агентов Скорцени, но так, что при этом и сам, и шеф Оставались в тени. А люди умолкали, а то и исчезали совершенно естественным образом, безо всякой огласки.
— На днях Крон побывал на встрече с фельдмаршалом Роммелем.
— Напрасно вы иронизируете, Родль, Лис Пустыни всегда был гостеприимным хозяином.
— Особенно когда приглашал господина Крона. Ибо его гостеприимство, как надеется Роммель, будет оплачено из корсиканских тайников.
— То есть хотите сказать, что на оберштурмбаннфюрера Шмидта Роммель не рассчитывает?
— Но ведь и мы с вами, господин штурмбаннфюрер, вряд ли станем рассчитывать на услуга Крона.
— Как не станем мириться с тем, что полковник и впредь будет путаться у нас под ногами, дьявол меня расстреляй. Да к тому же пользуясь покровительством влиятельного полководца.
Их взгляды встретились лишь на какое-то мгновение. Но этого было достаточно, чтобы Родль воспринял слова шефа как приказ убрать полковника. В таких случаях Скорцени всегда недоговаривал, чтобы при необходимости сделать удивленный вид и, избежав каких-либо обвинений, спросить у того же адъютанта: «А кто, собственно, приказывал? Как вы могли решиться на такое?!».
Но Родль не роптал. Он понимал: такова уж судьба всякого адъютанта, тем более если ему выпало быть адъютантом первого диверсанта рейха.
— Может, поручить это самому Шмидту? Или, точнее, предоставить такую возможность? Зачем ему конкурент?
— Барон не пойдет на это. Да и к чему усложнять? Другое дело, что Шмидт должен одним из первых узнавать об исчезновении очередного офицера, посвященного в тайну корсиканского клада.
— Это произведет на него неизгладимое впечатление, — согласился гауптштурмфюрер Родль.
* * *
Рассвет наступал мучительно долго, то осеняя окна виллы проблесками осенней зари, то вновь угасая, и иногда Роммелю казалось, что на самом деле это собственное сознание то заставляет его покидать этот бренный мир, то вновь возвращает в него. А вместе с сознанием происходят приливы и отливы страха и надежды, мужественного отчаяния и столь же отчаянного мужества…
Спасительный сон предал фельдмаршала ещё в полночь, как предавал в последнее время почти каждую ночь. При этом затерянное в гористой части Южной Германии поместье Герлинген, иногда казалось Роммелю последним надёжным укрытием, иногда — ловушкой, которую следует как можно скорее покинуть. Наступали минуты, когда фельдмаршал с трудом подавлял в себе желание взять небольшой запас продуктов, забиться в какую-нибудь альпийскую деревушку и затаиться там, чтобы дождаться конца войны. Должен же отыскаться какой-нибудь отставной солдат Африканского корпуса, который, рискуя жизнью, попытается спасти своего маршала. Вон сколько отыскивалось их во времена Наполеона, когда требовалось постоять за опального корсиканца!
— Штофф! Унтер-офицер!
Полусонно, растревоженно проскрипел диван, послышались шаги, и лишь когда дверь приоткрылась, донёсся резковатый гортанный голос его добровольного адъютанта. Роммель добился отсрочки возвращения Штоффа в часть, и теперь тот уже почти официально выполнял обязанности денщика, адъютанта и камердинера.
— Не волнуйтесь, я не ушёл, не оставил вас, господин фельдмаршал. — Штоффу почему-то казалось, что больше всего полководец опасается, как бы он, последний солдат, не покинул его. — Я тоже, как и вы, давно не сплю.
Это был довольно смышленый двадцатисемилетний парень, на удивление тонко улавливающий состояние, в котором оказался «герой Африки» после подавления заговора против фюрера. Свой жизненный путь Макс Штофф начинал студентом университета, однако проучился там всего несколько месяцев, после чего был изгнан за драку, учиненную прямо в аудитории, и прочие выходки. Этот физически очень крепкий парень был мало похож на агнца и вполне мог бы украсить одну из диверсионных групп Отто Скорцени. Поэтому в какой-то степени Роммель рассчитывал на него, как и на телохранителя.
Что же касается самого Штоффа, то преданность его земляку-полководцу была непоказной и вполне искренней, другое дело — что этот парень требовал, чтобы её замечали и чтобы о ней постоянно помнили.
— Подойди сюда, Макс, присядь, — негромко проговорил фельдмаршал. — Существуют ночи, которые легче коротать вдвоём. Даже если это ночь перед казнью.
— Этот день следует коротать кто как может. А ночь — она всегда наша, только наша. Даже если она последняя, потому что перед казнью, — философствовал унтер-офицер, устраиваясь в старинном, необъятном кресле с фигурками львов на подлокотниках.
В вопросах житейской философии он чувствовал себя на равных с Лисом Пустыни и порой даже пытался поучать его. Зато приказы и просьбы фельдмаршала выполнял беспрекословно, что и заставляло Роммеля терпеть его пребывание в своём доме во всех мыслимых ипостасях.
— Послушай, унтер-офицер, у тебя есть знакомые где-нибудь в деревнях, неподалёку от швейцарской границы или в Австрии? Может, кто-нибудь из наших, «африканцев» или из тех, кто служил под моим командованием во Франции. Главное, чтобы на них можно было положиться, как в сражении под Тобруком.
— Наверное, есть.
— Они должны быть, унтер-офицер.
— Наверное, должны, — апатично согласился Макс. — Вообще-то, никогда не тревожу своих родных и знакомых. Таков мой принцип. Но если подумать, и если это так важно для вас, господин фельдмаршал…
— Очень важно, Штофф. Меньше философствуй, лучше напрягай память.
