— У вас имеются аргументы в пользу этой версии?
— Нет, ни один из дисков визита нам не наносил.
— В любом случае вы, профессор, могли бы стать одним из самых образованных и уважаемых членов нашего ордена, в число которых уже входит несколько известных ученых.
— Вынужден вас огорчить: я никогда не буду принадлежать ни к одной организации, ни к одному ордену или масонской ложе, — мрачно ответил Микейрос. — Это мой принцип. В моем возрасте отказываться от своих принципов — просто смешно.
— Понимаю, — вежливо склонил голову Кодар. — Кстати, по мнению некоторых членов нашего Ордена, в этих космических кораблях летают не сами инопланетяне, а созданные ими биологические роботы, скопированные с нас, землян. И то, что на сегодня зафиксировано несколько типов астронавтов, лишь подтверждает нашу версию: речь идет всего-навсего о нескольких поколениях роботов. На мой взгляд, пилоты последнего поколения наиболее совершенны. По существу, по внешним признакам они не отличаются от физически более совершенных из нас. Не исключено, что они скопированы с потомков тех людей, которые стартовали когда-то с Земли в поисках новой планеты обитания.
— Если учесть, что роботы неприхотливы, не поддаются влиянию земных вирусов, их легко запрограммировать на определенный круг действий, избавив от ненужных эмоций… — соглашаясь с ним, размышлял Микейрос. — А следовательно, отпадает множество проблем, связанных с моральным климатом на кораблях, проявлением инстинктов…
— Да гибель такого экипажа ни у кого особой печали не вызывает, — процедил Кодар. — Вскоре человечество будет запускать в космос точно таких же фантомов.
Выслушивая Кодара, доктор Микейрос краем глаза наблюдал за тем, как от водопада с кувшином воды возвращается Оливейра. Грэг не мог видеть ее лица, но знал, что сейчас оно влажное и раскрасневшееся. Каждое утро жена ходила с этим высоким, по-лебяжьи изогнутым кувшином, подаренным ей каким-то мастером на рынке в Рабате, к водопаду, долго умывалась ледяной водой и, не утираясь, медленно возвращалась в дом. Она почему-то считала, что вода из этого водопада каким-то чудодейственным образом сохраняет красоту женского лица.
Микейрос как-то поинтересовался у сведущих людей из городка, существуют ли на сей счет какие-либо легенды или предания, но оказалось, что не существует. Ни о каких-то целительных свойствах его никто никогда не слышал. Родник как родник, каких в окрестных предгорьях множество. Если через год-второй сюда начнут сходиться девушки со всей округи, то автором легенды, созывающей их сюда, следует признать Оливейру.
— Допустим, вы ликвидируете эту группу «Стражи Земли»… — проговорил Микейрос, все еще наблюдая за Оливейрой. — Уверены ли вы, что не пришлют сюда другую группу?
— Не стану успокаивать, — довольно сурово молвил Кодар. — Угадать трудно. Одно знаю: если нам удастся ликвидировать посланную к вам группу или посадить ее за решетку, на какое-то время «Стражи Земли», наверное, успокоятся. У них не так уж много боевиков, подобных Оранди, чтобы продолжать поединок с нами. К тому же, они побоятся огласки. Если пресса узнает — а она, конечно же, узнает, это я «стражам» могу гарантировать — о методах их деятельности, всем станет понятно, что появилась еще одна террористическая, экстремистская группа, еще одна коза ностра. В то время как они во что бы то ни стало стремятся предстать в ипостаси принципиально новой общественной силы.
— Ваш орден пытается создавать себе точно такой же имидж, — довольно бестактно заметил доктор Микейрос.
— Если откровенно — то да, тоже, — передернул плечами Кодар. — Но, как бы вы ни относились к «Стражам Земли» и к нам, помогать все-таки придется нам. Уже хотя бы потому, что это в ваших интересах, интересах вашей страны, а главное — в интересах науки. Мы исходим именно из этих соображений.
56
Октябрь 1943 года. Германия.
В окрестностях Падерборна.
Гиммлер вздохнул и на какое-то время вновь уткнулся лбом в боковое стекло.
Скорцени тоже готов был уткнуться в стекло со своей стороны. Встреча с гостем рейха оставила на его душе отвратительнейший отпечаток. Ничего, кроме безысходности. Которая обычно вызывает у него не страх, а ярость.
— Наверное, потому, что все плохо именно настолько, — сказал он, не отрываясь от стекла, — насколько нам с вами это уже прекрасно видится.
— Или еще хуже.
— У них там, судя по всему, неплохие контактеры и предсказатели. Консул Внутреннего Мира наверняка делился какими-то прогнозами?
— Весна сорок пятого.
— Он так и сказал: «Весна сорок пятого»?
— Дал понять, что времени у нас осталось в лучшем случае до весны сорок пятого.
Гиммлер остервенело покачал головой, словно пытался вырваться из полупьяных-полусонных бредней. Он не мог, он попросту отказывался верить в подобные предсказания.
— Это ужасно, Скорцени. Столько лет борьбы, столько усилий и крови, столько растраченных иллюзий и похороненных надежд. Но нам хотя бы удастся заключить с русскими и англичанами мир? Рубежи Германии отстоять нам удастся?
— Нет.
— Хотя бы те, прежние?
— Нет.
— Неужели?.. То есть вы хотите сказать, что?.. — То, что должно было последовать за этими недомолвками, казалось Гиммлеру настолько страшным, что он так и не решился облачить его хоть в какую-то словесную формулу.
— Я так понял, что последние из нас будут покидать осажденный Берлин уже тогда, когда русские танки ворвутся на Александр-плац.
Гиммлер сцепил пальцы рук и долго, с нескрываемым наслаждением, хрустел ими в какой-то безумной круговерти кистей. «И у него тоже нервы сдают», — констатировал Скорцени, не ощущая при этом сладостного чувства мести.
— Но фюрер хотя бы пытался договориться с этим гостем Рейха?
— Безуспешно.
— …Сказать ему, что на самом деле эти его Высшие Неизвестные уже известны нам как закоренелые сволочи?
— У них там совершенно иная логика мышления, иной способ мышления, другие взгляды на происходящее в наши дни в Германии, в России, на нашей планете.
— Потому что они способны предвидеть будущее, а мы — нет.
— Они считают, что то будущее, которое мы себе подготовили зимой сорок первого под Москвой, бросая сотни тысяч своих солдат в сорокаградусные морозы в легких шинельках и хромовых сапогах, — предвидеть было не так уж и трудно. И открыто заявляют об этом фюреру.
— Но ведь фюрер действовал, исходя из их наставлений и благословений.
— Которых никогда не получал. Думаю, что на этом нам следует остановиться, господин рейхсфюрер.
— Боитесь, что завтра нас обоих арестуют как заговорщиков?
— А я — диверсант и предпочитаю действовать в глубоком тылу врага, а не в глубоком тылу рейха.
