— То есть вы не являетесь хранителем архива всего института «Аненербе»?
— У института есть свой хранитель архива… — облизал губы от волнения Ридэ, и Скорцени вдруг понял, что этот «доктор» вряд ли знает, что такое фронт, иначе не был бы таким трусливым; но уже прекрасно знает, что такое лагерь. И лагерный номер свой наверняка еще помнит. — В этом нетрудно убедиться: в «Аненербе» действительно есть свой хранитель… — решил Ридэ, что Скорцени ищет подходы к сейфам всего института, а не только к сейфу «Базы-211».
— …Однако у него нет доступа к сейфу с папкой «Базы», — прервал его штурмбаннфюрер. — Что вы блеете, доктор Ридэ? Отвечайте четко и ясно. Доступа к этой папке у него нет. Я прав?
— И никогда не было.
— Вот это уже ответ. Кто же тогда стал составителем этого досье? Кому выпала такая честь — быть первым летописцем Новой Швабии?
— Уже известному вам обер-лейтенанту Курту Шульрихтеру.
— Почему именно ему? Почему у истоков этого досье оказался какой-то безвестный обер-лейтенант, да к тому же с такой дурацкой фамилией? Чем он вызвал особое доверие у Геринга, Гиммлера, гросс-адмирала Редера и всех остальных?
— Прежде всего у Геринга. Или, точнее, только у Геринга. Он-то как раз и был тем пилотом, который заметил нечто необычное на одном из скалистых участков Новой Швабии и который вынужден был посадить свой самолет, когда его буквально прижал к ледовой поляне солнечный диск.
— Кто-кто его… прижал? — приподнялся со своего места Скорцени, решительно упираясь кулаками в поверхность стола.
— То, что еще древние называли солнечным диском, и что лично я предпочитаю называть диском пришельцев.
Присвистнув от удивления, Скорцени вновь погрузился в свое кресло и несколько секунд смотрел на доктора Ридэ с полуоткрытым ртом.
— Еще раз, дружище Ридэ: где именно и при каких обстоятельствах это произошло?
— Пилоты диска заставили обер-лейтенанта посадить свой самолет у одного из тайных входов в подземную Антарктиду, которую до того времени считали исключительно своей, недоступной для землян территорией.
Скорцени вновь уселся в свое троноподобное кресло, долго и задумчиво разрывал ногтями исполосованную шрамом щеку, а затем, предложив Ридэ присесть на один из стульев у приставного столика, кнопкой звонка вызвал Родля.
— Взорвите-ка весь этот чертов монастырь, поставьте его вверх ногами, но принесите нам бутылку коньяку и с десяток бутербродов.
— Вы хотите продолжить разговор в этом кабинете, — провел руками вокруг себя доктор Ридэ, явно предупреждая о том, что здесь их прослушивают, — и за рюмкой коньяку? Но инструкцией это запрещено.
Скорцени вопросительно взглянул на Родля, затем на хранителя и вновь на Родля. Сейчас он решал для себя, как поступить. Он, конечно же, мог бы демонстративно проигнорировать это дружеское предупреждение Ридэ и продолжить разговор, но понимал, что на этом откровения хранителя закончатся.
Возможно, что он и так уже сказал намного больше того, что ему было разрешено Герингом или кем-то из приближенных рейхсмаршала. А сказал потому, что забыл о возможности прослушивания в этих стенах точно так же, как забыл об этом и он сам, шеф диверсантов.
— В таком случае, — первым нашелся Родль, — нам следует прервать эту встречу и пообедать в одном из ближайших ресторанчиков.
— Без меня, — нарочито громко предупредил Ридэ.
— Да и господину хранителю тоже пора перекусить, — отреагировал на это замечание адъютант. — Но только в отведенной ему комнате. — И, взмахом руки призывая доктора Ридэ к выходу, проговорил: — Машина, господин штурмбаннфюрер, ждет вас у подъезда.
— В какое бы рейхоугодное дело вы ни втягивали меня, адъютант Родль, — проворчал Скорцени, выходя на улицу, — я всякий раз начинаю чувствовать себя полуразоблаченным заговорщиком.
16
Январь 1939 года. Антарктика.
Борт субмарины «Атлантис».
Когда барон фон Риттер вышел на палубу подводной лодки, перед ним предстало самое удивительное зрелище из всех, которые способны были предстать на этом далеком ледовом предбрежье. Субмарина только что прошла через узкую горловину обледенелых с наружной стороны скальных ворот, за которыми осталось поле пакового льда, и, немного пропетляв по извилистому фиорду, вошла в темно-синюю гладь свободного ото льда антарктического оазиса.
— Как вам это зрелище? — поинтересовался Консул, спускаясь палубным трапом вслед за фон Риттером.
Прежде чем ответить, капитан цур зее удивленно осмотрелся: на слегка парующем зеркале залива не было ни одной льдинки. Озерцо оказались довольно маленьким, причем нависающие над ним скальные берега, тоже свободные на внутренних склонах ото льда, еще больше суживали его, как бы защищая внешним ледовым панцирем от любопытствующего взгляда с высоты.
Пилоты могли десятки раз пролетать над этим оазисом, то ли не замечая его, то ли не придавая значения взблеску синевы на дне глубокой арктической воронки. Впрочем, подумал барон, откуда им здесь взяться, этим самолетам, кроме разве что гидроплана гауптштурмфюрера Эриха Крозетта, который, вместе с остальными офицерами «Швабенланда», терпеливо ждал его возвращения на борту авианосца.
— Впечатляет, не прими, океан, душу мою!
— Да, впечатляет. Даже меня, кому приходилось бывать здесь множество раз.
— У этого антарктического рая наверняка существует какое-то наименование?
— Атланты называют его Лунным Озером.
— Только так его и должны были назвать, — охотно согласился фон Риттер. — Лунное озеро — посреди покрытой вечными многометровыми льдами Антарктиды! Прелестное, не прими, океан, душу мою, название!
— Именно в нем Правитель Внутреннего Мира впервые встретился с Консулом Звездного Мира, который стал их Небесным Покровителем, точнее будет сказать стал представителем расы Небесных Покровителей во Внутреннем Мире, в мире Подземной Атлантиды.
— То, что вы сейчас говорите… — это серьезно?
— Значительно серьезнее, нежели вам кажется, барон фон Риттер.
— А то, может, самое время ущипнуть себя и проснуться?
— Вы еще даже не засыпали. Однако реакция ваша была предвидена и спрогнозирована нами, поэтому-то вводить вас и ваших последователей в реальность Внутреннего Мира мы будем постепенно, морально и психологически подготавливая к иному восприятию строения и предназначения планеты Земля, иному восприятию мира, иному пониманию истинного, космогонического призвания человеческой цивилизации.
— Глубокомысленно, не прими, океан, душу мою!
— И не думайте, что космическая раса Небесных Покровителей решится допустить вас к великим тайнам своей цивилизации и к вершинным достижениям в технике. Атланты ушли под землю много веков назад, однако до сих пор космическая раса относится к ним как к космическим детям, оставляя за собой полный контроль даже над той техникой, которой они снабжают атлантов.
