— Хотя и коммодор Вилли Штауф, и командиры субмарин помнили: вступать в бой они имеют право только в самом крайнем случае.
— Это как раз и был именно тот, крайний, случай, — взволнованно бросился защищать Наубе командира «Фюрер-конвоя». — Могла погибнуть большая часть нашего антарктического подводного флота. И потом…
— Так все же, каковы потери рейдерского конвоя? — грубовато прервал его гросс-адмирал.
— Две субмарины погибли, экипаж еще одной сумел дотянуть до побережья Испании. Командир ее утверждает, что, если ему пришлют бригаду механиков и кое-что из запчастей, субмарину можно вернуть в строй прямо там, в испанской бухте.
— Так верните, якорь вам в брюхо! — прорычал гросс-адмирал таким тоном, словно Наубе лично обязан был вернуть субмарину в строй, причем сделать это немедленно.
— Позволю себе заметить.
— Подите к черту, Наубе. Но по пути передайте: «Механиков послать немедленно. Используя любой имеющийся в нашем распоряжении самолет», — сдержанно проговорил Дениц, наблюдая, как последняя из субмарин заходит, наконец, в один из крытых, замаскированных под прибрежную скалу доков.
Эти доки были гордостью Деница. Английские летчики знали, что в бухту, прикрываемую со стороны Северного моря зенитными батареями, расположенными на островах Северо-Фризского архипелага, время от времени заходят субмарины. Однако на случай их налета начальник базы «Конвоя фюрера» держал у северного фиорда три старые подводные лодки, служившие приманкой для пилотов.
Завидев звено англичан, командиры этой «стаи»-приманки приказывали своим канонирам открывать огонь и, прижимаясь к берегам, демонстративно уходили в сторону ближайшего острова, под прикрытие мощного зенитного дивизиона береговой обороны Кригсмарине. В большинстве случаев пилоты были убеждены, что это и есть те осколки подводного флота, которые они обязаны уничтожить, и устремлялись за ними. Однако и эти субмарины вскоре уходили на глубину, под защиту скал, в то время как стайки катеров с зенитными орудиями на борту, прикрывая их, устраивали для англичан показательную «огненную карусель».
— Формированием бригады уже занимаются, — несколько запоздало отреагировал капитан-лейтенант Наубе, тоже засмотревшись на то, как, пропустив последнюю субмарину из Рейх-Атлантиды, три судна «стаи»-приманки устремляются к выходу из узкого фиордоподобного залива в сторону Северо-Фризского архипелага.
Английских самолетов все еще не было, однако командир «стаи» жестко выполнял приказ: «Когда "Конвой фюрера" входит в залив, субмарины-приманки обязаны совершать отвлекающий, демонстративный выход в море».
— Что же касается рейдерского конвоя и его потерь, — слегка приглушенным голосом проговорил главнокомандующий Кригсмарине, — то о них — забыть! Всем забыть.
— Я понял вас: всем забыть, мой гросс-адмирал. Когда приходит большой успех, нам не до подсчета потерь.
— Пока, на время, — не забыл уточнить Дениц. — И потом, у нас есть кому оплакивать потери.
— Именно так: на время. Не оплакивая потерь, мой гросс-адмирал.
«А ведь отныне это должно стать моим девизом… Девизом на родовом гербе: «Не оплакивая потерь!» — ухватился за эту, совместно с Наубе рожденную, мысль. — Рейх-Атлантида в эдемских подземельях Антарктиды — вот то, что должно стать смыслом твоей жизни, гросс-адмирал Дениц! То, чему действительно стоит посвятить остаток твоей жизни. Совершенно ясно, что после всех тех поражений и потерь, которые Германия познала на полях России и в прибрежных водах Западной Европы, победить ополчившихся против нас врагов мы уже не сможем. Однако, потеряв перспективу в идее военного покорения Европы, мы сотворили для себя новую, еще более заманчивую идею — создания подо льдами Антарктиды новой расы, новой Германии, новой цивилизации…»
— Не отправиться ли и нам в Антарктиду, Наубе? По-моему, самое время взглянуть на то, что мы там сотворили.
— Не время, мой гросс-адмирал, — неожиданно твердо возразил адъютант. — Пока что — не время, — а, выдержав на себе недоуменный взгляд Деница, продолжил: — Только пока вы находитесь здесь, на своем посту, Германия может быть спокойна, что где-то там, в Антарктиде, действительно появится нечто подобное новой Атлантиде. Вы ведь знаете, как много людей недовольно тем, что мы растрачиваем свои военно-промышленные силы на создание Рейх-Атлантиды, в то время как они нужны здесь, на европейских фронтах.
— Что совершенно верно, обергруппенфюрер.
— Германия ценит вас, мой гросс-адмирал, не потому, что вы создаете подземный рейх в Антарктиде, а потому, что вы создали подводный флот в Германии. Располагая которым, мы способны сотворить хоть десять подводных рейхов. Я так понимаю, мой гросс-адмирал.
— Никогда не произносите подобные речи в присутствии Геббельса, капитан-лейтенант. Он похитит вас, превратив в своего личного секретаря.
— Я создан для того, чтобы быть адъютантом только у одного человека — человека моря и слова. И этот человек вам известен, мой гросс-адмирал.
— Верю, верю, Наубе. Да и кто, кроме вас, стал бы так обращаться ко мне: «Мой гросс-адмирал»?
В первые дни пребывания Наубе в должности адъютанта-порученца это не то чтобы раздражало Деница, а как-то смущало, порой даже ставило в неловкое положение.
Когда Наубе обращался к нему так в присутствии кого-либо их высоких чинов СД, абвера или вермахта, Дениц чувствовал себя неудобно: слишком уж очевидным было подражание тому, как обращаются к фюреру. Это еще и могло навевать на мысль о стремлении его, главнокомандующего Кригсмарине, претендовать на пост фюрера Великогерманского рейха.
Причем действительно навевало. Первым намекнул на это всесильный рейхсмаршал Герман Геринг, который к тому времени уже был председателем Имперского совета по обороне, и официальным преемником фюрера.
[62]
«Геринг — преемником! — воинственно оскалился Скорцени. — Кому, при здравом уме, могло прийти в голову подсунуть фюреру такого наследничка?»
«Теперь в Кригсмарине уже принято такое обращение: Мой гросс-адмирал? — не без ехидства поинтересовался этот не в меру располневший «король спекулянтов»,
[63]
как не раз в порыве раздражения называл рейхсмаршала люфтваффе сам Гиммлер.
«Теперь отдельные офицеры флота называют так своего главнокомандующего, — парировал Дениц. — И делается это без принуждения и подсказок».
