— Потому что создается она уже для Четвертого рейха, лидеры которого, вполне возможно, будут совершенно по-иному воспринимать все то, чего добиваемся, за что погибаем и чем воодушевляемся все мы, в рейхе Третьем сущие.
Выслушав это, Дениц чуть было не впал в глубокое депрессивное молчание, но, вспомнив о еще одном, невидимом, участнике их разговора, мгновенно взбодрился.
— Допустим, в этом аспекте вы правы: после нынешней войны даже Европа будет представлять собой совершенно иной мир, иную цивилизацию, что уж говорить о некоем государстве, которое будет зарождаться вдали от Германии, в изолированных от мира подземных пространствах. Но вернемся к вопросу о руководстве, от идей и идеологии которого будут зависеть цели и идеология многих последующих поколений.
— Да, пожалуй, стоит вернуться.
— Мы оба знаем, что вот уже в течение нескольких лет комендантом «Базы-211» является вице-адмирал Готт, а начальником службы безопасности — штандартенфюрер СС барон фон Риттер, каждый из которых имеет свой тщательно подобранный штаб, а вместе они контролируют все лаборатории, предприятия и учреждения, создающиеся в «подземном рае» Антарктиды. В свою очередь, штаб «Базы» подчиняется рейхсканцелярии Германии, фюреру и его штабу. Почему вы считаете все это лишь видимой частью власти? И если существует еще и секретный штаб «Базы-211», то почему вы предполагаете, что он не подчинен фюреру?
— Такой секретный штаб, несомненно, существует, — спокойно принял полемический удар Лигвиц. — Руководители этого штаба известны фюреру, ну, еще, может быть, Гиммлеру. Но дело в том, что эти известные фюреру сверхсекретные руководители являются такими же подставными лицами, как и мы, сотрудники Антарктического отдела РСХА. В нужное время ими также легко и безболезненно можно будет пожертвовать, как и нами.
Допустим, допустим, — нервно заерзал в своем кресле Дениц. — Во имя рейха мною, как, впрочем, и вами, пожертвовать в общем-то нетрудно.
— Но при любых жертвах, которые будут принесены низовыми штабами, тот, высший штаб, созданный Высшими Посвященными, как называет их фюрер, по-прежнему останется неизвестным, невидимым и недоступным. В контакте с этими «высшими неизвестными», возможно, находится кто-то из секретного общества «Туле».
— То есть вы считаете, что «База-211» замыкается на руководстве общества «Туле»?
— Однако связь штаба высших неизвестных с тулистами осуществляется только по инициативе одной стороны — высших неизвестных, да и то в самом крайнем случае, не раскрывая имен, адресов и телефонов.
— Странно все это, — проворчал гросс-адмирал. — Неужели вы верите тому, о чем сейчас говорите?
— Точно так же, — не счел нужным отвлекаться на объяснения Лигвиц, — осуществляется связь между штабом неизвестных и тем видимым секретным штабом, который полностью известен только фюреру. Таким образом, известные фюреру штабисты и тулисты служат лишь агентами влияния да связными между руководствами двух цивилизаций.
Деницу понадобился небольшой тайм-аут, чтобы осмыслить все сказанное оберштурмбаннфюрером СС.
— Но тогда получается, что… — попытался гросс-адмирал сформулировать ту мысль, которая всячески ускользала от него, — это правительство неизвестных диктует фюреру свою волю и оказывает влияние на все решения, относящиеся к Новой Швабии.
— Нетрудно предположить, — спокойно отреагировал начальник Антарктического отдела на предположение, которое сам Дениц высказывал с опаской и неуверенностью.
— Кажется, вы хотите сказать: «И не только на решения, касающиеся "Базы-211"».
— Можете быть уверены: не только.
— В таком случае возникает вопрос…
— «А кто же тогда правит Германией?»
Дениц представил себе, как напрягся в эти мгновения Скорцени, которому, наверное, не очень-то хотелось услышать ответ на этот вопрос из уст именно Лигвица. К тому же, гросс-адмирал чувствовал себя одинаково неудобно и перед руководителем Антарктического отдела, и перед его подслушивающим коллегой Скорцени; получалось, что он, главком Кригсмарине, выступает в роли мелкого провокатора, такой себе подсадной утки. И только предаваясь подобным угрызениям совести, Дениц произнес:
— Нет, подобным вопросом мы задаваться не станем, поскольку нам, офицерам рейха, ответ на него известен. Он известен нам, Лигвиц, какие бы сомнения по этому поводу нас ни посещали и какие бы версии наших идеологических врагов нам ни навязывали.
— Но все же вы им… — попытался, было, продолжить этот разговор Лигвиц, однако «фюрер подводных лодок» неожиданно резко прервал его:
— Спасибо за обстоятельные объяснения, оберштурмбаннфюрер, вы свободны.
Как только Лигвиц ушел, гросс-адмирал вновь вызвал адъютанта.
— Свяжите меня со Скорцени, майор, — мрачно проговорил он, — Если я верно понял, наш обер-диверсант находится сейчас в замке Вебельсберг. Это срочно. — А еще через несколько минут, уже обращаясь к первому диверсанту рейха тем же мрачным тоном произнес: — Вы не должны делать каких-либо поспешных выводов относительно Лигвица, штурмбаннфюрер.
— Естественно.
— Я буду чувствовать себя крайне неудобно, если вдруг…
— Можете считать, что я был не только участником, но и инициатором этого разговора.
— Именно так и должен был повести себя настоящий боевой офицер, Скорцени.
37
Февраль 1939 года. Перу.
Вилла «Андское Гнездовье» в окрестностях Анданачи.
Прежде чем взойти на крыльцо, доктор Микейрос оглянулся. Оранди остановился в трех шагах от него, и, казалось, решал: идти ему дальше или не стоит.
— Слушайте меня внимательно, доктор Микейрос, — негромко молвил он. — Вы уверены, что в эти минуты доктор Кодар действительно отдыхает?
— Абсолютно. Впрочем, это его дело.
— Как сказать, — мрачно проворчал Оранди.
— Вы знакомы и не желаете встречаться под одной крышей? Будьте уверены, мы с сеньорой Оливейрой помирим вас. Разве что он действительно не тот, за кого себя выдает?..
— Куда выходит окно его комнаты? — спросил пришелец, явно игнорируя все вопросы Микейроса.
— На противоположную сторону. Она — на втором этаже. Оттуда хорошо видны все плиты, — а доктору Кодару хотелось видеть их из окна.
— Вот как? Из окна?
— А еще оттуда открываются две улочки нашего городка. Наикрасивейшая его часть. Чудесный, скажу вам, вид.
Доктор Микейрос и сам был достаточно крепкого сложения, но, стоя рядом с Оранди, почти физически ощущал и силу его мышц, и силу воли. «Впрочем, вряд ли Кодар уступит этому пришельцу в силе», — подумал обладатель «Андского Гнездовья», и это сравнение как-то сразу успокоило его. Или, по крайней мере, приглушило опасения.
— Пейзажи меня не интересуют, — молвил Оранди.
