— А что будет, если этому пришельцу понравится ваш Коричневый дом?
[91]
— не одобрил его благодушия Отто Скорцени.
— Мне и самому еще далеко не все известно, Скорцени, — почти сквозь сжатые зубы процедил Гитлер. — Даже мне они говорят не все. Хотя и пытаются убеждать меня в своей искренности. Чего-то они недоговаривают… — сокрушенно покачал головой Гитлер. — Даже в беседах со мной. Но мы не можем не учитывать ту силу и ту власть, которые представляет здесь этот Посланник Шамбалы и этот, как его, — пощелкал пальцами Гитлер, апеллируя к Визнеру.
— Консул, — подсказал тот. — Точнее, Консул Внутреннего Мира.
— Внутреннего Мира, — едва заметно развел руками фюрер, — о котором мы почти ничего не знаем. Ни я, ни адмирал Канарис с толпой своих бездельников из разведки Верховного командования. Почему так происходит: мир, этот самый, Внутренний, существует, а мы с вами о нем абсолютно ничего не знаем? Так не должно быть, Скорцени! Чего мы тогда в этом своем внешнем мире стоим как империя?
— Вы правы, фюрер: так быть не должно.
Однако все эти имперские стенания уже остались в коридорах и мрачных переходах замка Вебельсберг, и теперь фюрер и Скорцени (Визнеру опять приказано было — «Когда вы понадобитесь, вас позовут!» — оставаться за дверью) предстали перед Посланником Шамбалы. Это был рослый, за два метра, плотно скроенный, широкоплечий мужчина лет сорока пяти, в элегантном, военного покроя, костюме из темно-зеленого сукна, который вполне можно было бы принять за мундир, если бы на нем обнаруживались хоть какие-то знаки различия.
— Приветствую вас, фюрер, — неспешно поднялся со своего глубокого прикаминного кресла Консул и, едва заметно склонив голову, тотчас же вскинул ее и проницательно взглянул на Скорцени — именно на Скорцени, а не на фюрера — с высоты своего роста и таинственности своего положения.
— И я приветствую вас, Консул, — проговорил Гитлер.
— Наши общие друзья из «Черного солнца» неоднократно сообщали, что вы хотите встретиться со мной, — все еще не сводил он взгляда со Скорцени, заставляя при этом нервно подергиваться самого Гитлера, пытавшегося привлечь его внимание к своей особе. — Как видите, я здесь, в вашем благословенном Богом Вебельсберге, и готов выслушать вас. Присаживайтесь.
Скорцени обратил внимание, что у камина стояло три кресла, словно бы Консул догадывался, что фюрер прихватит с собой еще и его, своего личного агента.
— Я не представил вам, — проговорил Гитлер, прежде чем опуститься в среднее кресло, так чтобы быть между Посланником Шамбалы и первым диверсантом рейха. — Это — Скорцени, начальник отдела диверсий Главного управления…
— Простите, господин Гитлер, но все, что можно знать об Отто Скорцени, я уже знаю.
— От кого? — мгновенно отреагировал фюрер, и оба разведчика понимающе ухмыльнулись. Такие вопросы в таком обществе не задают. — Впрочем, и так понятно, — попробовал исправить свою оплошность Гитлер. И тоже попробовал улыбнуться, однако и Скорцени, и Посланник Шамбалы обратили внимание, что, уже усевшись в кресло, фюрер еще долго и безуспешно пытался справиться с дрожью в руках, а главное, пытался как-то поудобнее пристроить сами руки.
— Только что я назначил Скорцени начальником службы безопасности всей операции «База-211», — неуверенно произнес фюрер и вопросительно взглянул на Консула, то ли испрашивая у него разрешения, то ли пытаясь уколоть его: «Уж этого ты знать никак не мог!»
— Вполне прогнозируемое и логичное решение.
— Поэтому при нем вы можете быть откровенным.
— Абсолютно откровенным я не бываю никогда и ни с кем, — бесцеремонно заявил Посланник Шамбалы, по-прежнему чувствуя себя хозяином положения. — Что касается господина Скорцени, то он может присутствовать при нашей встрече только при условии, что он примет обет вечного молчания. Сейчас, в нашем присутствии. Вы готовы поклясться хранить тайну нашей встречи и принять обет вечного молчания, штурмбаннфюрер?
— Вы готовы, Скорцени? — с надеждой спросил Гитлер.
Первый диверсант внимательно всмотрелся в глаза сначала фюрера, затем Посланника Шамбалы. Он никогда и никому не давал повода усомниться в верности фюреру и верности клятвы офицера СС. Но в то же время он пытался понять, в чем суть того спектакля, который здесь разыгрывается. А главное — понять, зачем он понадобился здесь фюреру. Для моральной поддержки? Для гарантии личной безопасности? Для психологического воздействия на Посланника Шамбалы?
— В вашем присутствии, господа, я принимаю обет вечного молчания. Если так нужно фюреру и Германии.
— Нужно, — безмятежно заверил, его Посланник Шамбалы. — Германия вошла в полосу очень трудных решений и очень трудных потерь.
Скорцени выжидающе взглянул на фюрера: «О чем это он?!» Конечно, германская армия потерпела несколько серьезных поражений и понесла немало потерь, но неужели это уже начало краха?!
— Это так, Скорцени. В нашем узком кругу я могу это признать.
Скорцени вежливо промолчал — это все, чем он мог помочь сейчас своему фюреру.
Казалось бы, все формальности были пройдены, однако Гитлер все оттягивал начало серьезного разговора то ли не знал: с чего начать, то ли Посланник Шамбалы умудрился выбить его из седла еще до того, как он принял решение броситься в атаку.
— Однако еще не все потеряно, — наконец заговорил фюрер, и голос его звучал глухо и неуверенно, — Верховное командование делает сейчас перегруппировку сил. Идет формирование новых воинских частей, в том числе танковых и авиационных. На Восточный фронт, который является для нас стратегически более важным, будет подброшено несколько свежих танковых и пехотных армий, а к весне наши подводный флот и авиация сумеют окончательно взять под свой контроль пути доставки коммунистам их союзниками техники и прочих грузов. Я отдал приказ, — неожиданно сорвался он на крик, — увеличить количество дивизий СС за счет призыва в них добровольцев из близких нам по крови прибалтийских народов! Мы объявим тотальную мобилизацию на всей территории Германии, а также потребуем тотальной мобилизации сил наших союзников! Уже сейчас наши конструкторы испытывают новые ракеты Фау, которые позволят нам обстреливать английскую столицу с баз на германском побережье. Это будет битва, которая…
— …Которую вы, господин Шикльгрубер, а также ваша партия и ваша армия уже проиграли, — спокойно, но очень твердо прервал его монолог Посланник Шамбалы. Церемониться с фюрером он явно не собирался. — Вы ее проиграли, — повторил Посланник почти по складам, демонстрируя свой странноватый восточный акцент. И Скорцени вдруг понял: для этого человека Гитлер уже «господин Никто». И сейчас этот шамбалист не бравировал — он действительно смотрел на фюрера, как хозяин на работника, в услугах которого в этом доме уже никто не нуждается.
