— И это рядом со священным замком СС?! — сокрушенно покачал головой фюрер. Сегодня у него выдался убийственно тяжелый день открытий и разочарований.
— А вам не показалось странным, — по-садистски добивал его гость рейха что вот уже в течение нескольких дней ни один вражеский самолет не сбросил на замок и его окраины ни одной бомбы? В том числе и те девять бомбардировщиков, которые пролетели над нами всего несколько минут назад.
— Но в окрестностях замка расположены три зенитные батареи!
— Ни одна из которых тоже не послала в небо ни одного снаряда. Кстати, могу выдать вам тайну пилотов: за три десятка километров отсюда на всех самолетах начинают «беситься» приборы, напрочь отказывают рации, а сами пилоты впадают в неподдающийся объяснению панический страх и пытаются как можно скорее проскочить этот проклятый Богом участок.
— Но артиллеристы их видят.
— Они пребывают точно в таком же состоянии, — иронично ухмыльнувшись, заверил его гость рейха. — И не их вина в этом. Просто нельзя допускать, чтобы своей стрельбой они разрушали то поле, которое создают вокруг Вебельсберга наши пилоты.
— И все это происходит под носом у Геринга и прочих наших маршалов! — удрученно подытожил фюрер. — Однако мы увлеклись; вернемся к космодрому у деревни Рейнеке.
— Меня это очень заинтересовало. Что еще вы могли бы сообщить об этом объекте?
— Обратите внимание своих медиумов, что местные жители до сих пор поклоняются островерхим скалам в восточной части этого, от глаз людских скрытого, плато, как небесным камням. У этих камней они собираются, чтобы молитвенно просить у Господа дождя и заступничества от всех бед, в том числе и от такой непоправимой беды, как война. Изучайте легенды своего народа, изучайте его древние легенды! — словно пастырскую заповедь, провозгласил гость рейха. А, уже стоя в дверном проеме, за которым его ждал комендант замка штандартенфюрер Визнер, он архиерейским басом прогрохотал: — Провожать меня не нужно. И еще… не вздумайте загонять крестьян-язычников из Рейнеке в концлагеря и печи крематориев только за то, что, пребывая в трех километрах от священного замка СС Вебельсберга, они поклоняются не вам, возомнившему себя земным богом, а своим богам, небесным… мой фюрер!
50
Февраль 1939 года. Перу.
Вилла «Андское Гнездовье» в окрестностях Анданачи.
Микейрос все еще стоял и смотрел вслед Оранди. И продолжалось это до тех пор, пока тот не исчез за выступом скалы. Услышав, как где-то там, за скалой, взревел мотор автомашины, Собиратель Плит удивленно качнул головой: о появлении здесь машины он даже не догадывался. Странно, ведь должен же был бы слышать гул мотора. Впрочем, он был так поглощен событиями этого дня, что мог и не обратить на него внимания. Впрочем, тревожило его сейчас другое.
Ясное дело, его каменные плиты — не ритуальные африканские маски и не драгоценности королевской семьи времен Людовика XIV. Ими не украсишь роскошную виллу и не похвастаешься перед богатыми знакомыми. Тем не менее часть из них представляет интерес для всякого, кто знает толк в старине. Вот почему в принципе людишки из никчемного мира черного бизнеса рано или поздно должны были заинтересоваться ими. Его даже не раз предупреждали об этом полиция, сотрудники министерства культуры и просто наученные горьким опытом коллеги.
И все же, как бы он ни готовился к конфликту с мафией, как к неизбежности, то, что он услышал сейчас от Оранди, превосходило всякие ожидания. Ведь люди, которых представляет этот проходимец, собираются не коллекционировать плиты, не торговать ими, а уничтожать! Что в корне меняет ситуацию. И вообще, что это за люди, за общество такое, объединяющее, видите ли, тибетских монахов и… боссов нефтяного бизнеса? Что свело их? Что у них общего?
Доктор Микейрос хорошо понял все, что изложил ему непрошеный гость, вник в элементарную сущность намерений его организации, и все же не мог объяснить себе, к чему в конечном итоге стремятся эти масоны или кем они там считают себя; чего добиваются, какая сверхидея толкает их на подобные визиты, угрозы, а затем и преступления.
Прежде чем вернуться в дом, доктор Микейрос поднялся на возвышенность около обрыва и еще несколько минут постоял на ней, задумчиво вглядываясь в едва освещенное пробивающимся лунным светом облачко, зависшее над перевалом. Сколько раз, днем и ночью, он останавливался здесь, между плитами, и изумленно вглядывался в горное небо, стремясь найти хоть какой-либо признак той связи, которая существует — должна существовать! — между небом и горами, космосом и землей, галактическим разумом, функционирующим — он был убежден в этом — где-то в беспредельностях галактики, и разумом, «интеллектом» его родной планеты а следовательно, и его собственным разумом.
Да, простаивая здесь поздними вечерами, он почти подсознательно ожидал чуда, какого-то небесного озарения, которое позволит ему разгадать тайну появления священных плит, судьбы и намерений их создателей, происхождения земных цивилизаций и их связи с цивилизациями трансгалактическими. И кто осмелится упрекать его в том, что он, совершенно искренне веривший в посещение инопланетянами Земли, в особое призвание острова Пасхи и космодрома на плато Небраска, столь же искренне верил и в появление около своего «Андского Гнездовья» одного из космических кораблей? Разве он не имел права на подобный визит? Не мог быть удостоенным такой чести?
На кораблях, на планете, с которой эти летающие диски стартовали, — и где, по его убеждению, знают практически все, что делается на Земле, — уже не могли не заметить, что их забытые письмена землянами наконец-то обнаружены. Ими заинтересовались. Там уверены, что плиты еще раз должны утвердить современных землян в мысли: «Своим взлетом мы обязаны еще и взлётам предыдущих цивилизаций», — а значит, приучить их к вере уже не в Бога, а в силу и могущество братьев по разуму, освоивших другие планеты.
Многие из коллег считают его чудаком. Да, он чудак. Если только можно считать чудаком человека, основательнее и искреннее всех остальных на Земле подготовившегося к встрече пришельцев из космоса, способного понять их, проникнуться их намерениями. Он так долго и с такой убежденностью ожидает их, что со временем земная суета, земные хлопоты стали казаться ему невыносимыми. Представилась бы возможность, он бы первым присоединился к экипажу одного из летающих дисков, даже если ему и не гарантировали бы возвращения на Землю.
«Слушай, ты, старый фантазер!.. — проворчал Микейрос, с трудом отрывая взгляд от лучезарного облачка, все четче приобретавшего форму лодки, только основательно измятой льдинами. — Сколько можно? Признайся, что ты смертельно устал. Собрать тысячи плит… Кто потрудился на этом поприще больше тебя? И хватит. Продай отшельническую келью; продай или подари такому же мечтателю, как ты сам, коллекцию плит и доживай свой век у домашнего камина».
«Мир непостижим, — говорил он себе, медленно бредя к жилищу. — И в этом он может сравниться разве что с непостижимостью человеческой души. Но ты устал от всего этого… И от неизъяснимости, всю жизнь довлеющей над тобой, — тоже…»
