А что, возможно, именно так тебя и станут называть историки этой мировой войны: Великий Герман, — ибо имя твое созвучно с именем твоего арийского народа, с именем непобедимого германца»
[30]
.
Неожиданно Геринг вновь почувствовал себя рейхсмаршалом, преемником фюрера, политиком, способным вершить судьбу своей страны и своего народа; словом, он почувствовал себя…Герингом! Человеком, чье имя всегда, независимо от исхода этой войны, будет стоять рядом с именем фюрера.
Осознание этого настолько возвышало сейчас Великого Германа в собственных глазах, что он намерен был как можно скорее уведомить весь окружающий мир и о своем пришествии к власти, и о своей готовности вести переговоры с главами всех воюющих сторон.
— Вас уже уведомили, господин Ламмерс, по какому поводу вы приглашены сюда?
— В общих чертах.
— И объяснили, что все это очень секретно?
— Все, чем мне как начальнику рейхсканцелярии приходилось заниматься в последние годы, — невозмутимо поведал ас юриспруденции, — всегда было чрезвычайно секретным.
— Это упрощает наше общение. Нужно юридически истолковать один очень важный документ. Подчеркиваю: очень важный, который может иметь историческое значение в определении дальнейшей судьбы рейха.
— Я готов дать все необходимые толкования, если только характер документа, который будет мне предъявлен, окажется подвластным моей компетенции.
— Что значит «если окажется подвластным моей компетенции»?! — грозно, не скрывая своей подозрительности, насупился рейхсмаршал, переводя взгляд с Ламмерса на генерала Коллера, и обратно на Ламмерса. Чуть позади них держались адъютант Геринга майор Инген и еще два офицера из Генштаба военно-воздушных сил рейха. — Вам что, не сообщили, какого именно характера документ мы намерены анализировать?
— Конечно же, сообщили, — ответил вместо начальника канцелярии генерал Коллер.
— Тогда в чем дело, Ламмерс? — подозрительно уставился рейхсмаршал на невзрачного, ссутулившегося канцеляриста. — Вам выпала историческая миссия, а вы опять все пытаетесь усложнять?
— Это всего лишь обычная канцеляристская формула, — как можно сдержаннее, демонстрируя свою кротость, объяснил Ламмерс, нервно протирая носовым платком некстати запотевшие очки.
— Конечно-конечно, — поддержал его генерал, — это всего лишь формула.
— Ну разве что… — благодушно согласился Геринг. — Однако я просил бы вас, господин Ламмерс, впредь обходиться без этих ваших «формул», поскольку речь идет о делах государственной важности.
— Я весь — внимание, господин рейхсмаршал.
— Как генерал Коллер уже, очевидно, уведомил вас, фюрер приказал мне заниматься переговорами с западными противниками, то есть американцами и англичанами. При этом, насколько мы с генералом Коллером поняли, фюрер ссылается на свой указ от 29 июня 1941 года, в соответствии с которым, в случае непредвиденных обстоятельств, я становлюсь полномочным представителем фюрера.
— Что, в общем-то, вполне естественно, — пробормотал Ламмерс исключительно для поддержания разговора.
— Так вот, в настоящее время фюрер находится в бункере рейхсканцелярии, в осажденном врагами Берлине. Покидать бункер он отказывается, а обязанность вести переговоры с противником возлагает на меня.
— И в чем же, позвольте узнать, коллизия? — воспользовался Ламмерс подаренной ему паузой.
— Сейчас я покажу вам текст упомянутого указа фюрера и попрошу, чтобы вы ответили: достаточно ли сейчас оснований для того, чтобы считать, что непредвиденные обстоятельства, которые фюрер имел в виду в этом указе, уже наступили. Или же мне придется тратить время на то, чтобы доставлять из осажденного Берлина еще какой-то дополнительный указ фюрера, что, как вы понимаете, связано с большими трудностями, а главное, с потерей драгоценного времени.
— Генерал Коллер подробнейшим образом ознакомил меня с ситуацией в рейхсканцелярии, — поспешил со своими выводами Ламмерс, — поэтому я с полной уверенностью утверждаю, что такие непредвиденные обстоятельства уже наступили.
— Спасибо, господин Ламмерс, я с вами согласен. Тем не менее прошу изучить названный мною указ фюрера, причем сделать это в присутствии нескольких моих офицеров, а затем еще раз подтвердить то, что вы только что сказали. Дело в том, что данный указ мне придется предъявлять иностранным дипломатам в качестве доказательства моих полномочий. Поэтому я хотел бы, чтобы вы не просто изучили его, но и, как начальник канцелярии, дали свое письменное заключение.
Он открыл сейф и почти торжественно вручил Ламмерсу экземпляр указа.
— Мы выйдем в гостиную, — молвил генерал, положив руку на плечо Ламмерса, — внимательно там изучим его и сразу же подготовим письменное заключение.
_ — Только не тяните с этим.
— Печать для господина обер-канцеляриста мы доставим.
«А ведь для тебя этот генерал Коллер — настоящая находка, — мысленно поздравил себя Геринг, глядя вслед Коллеру и Ламмерсу. — Он уже видит себя адъютантом наместника, а со временем и преемника фюрера, и на этом пути остановить его кому-либо будет трудно».
* * *
Все то время, которое понадобилось Ламмерсу и Коллеру для составления нужной бумаги, Геринг простоял у окна с видом на «альпийскую гробницу». Теперь рейхсмаршал уже не сомневался, что эта горная вершина излучала какую-то таинственную силу, которая влияла на ход исторических событий в рейхе, постепенно перемещая их центр именно сюда, в Берхтесгаден. Что между ним и «гробницей» установилась некая астральная связь, позволяющая ему перенимать всю ту власть, которой некогда был наделен сам Гитлер. «Всю ту власть, которой доселе был наделен фюрер!» — пытался утвердиться в этом мнении Великий Герман.
«Шарнир времени», на который при каждом удобном случае любил ссылаться в своих монологах фюрер, действительно сработал, однако на сей раз против него самого, вознося на гребень истории новую силу, новую волю, нового правителя. И кто знает, возможно, это ему суждено будет войти в историю континента как спасителю Германии от коммунистических орд, как человеку, который, приняв трагическое наследие фюрера, помог установить мир между уставшими от войны и разрушенными войной странами Западной Европы.
Упершись руками в стены окна-бойницы, Геринг уткнулся лбом в стекло и с минуту простоял так, впитывая в себя влажную успокоительную прохладу. Он устал, сказывались физические и моральные нагрузки последних дней, и, как ни бодрился, все же чувствовал себя прескверно. Несколько дней он провел на своей вилле «Каринхалле», в то время когда русские уже прорывались к Одеру и их батареи уже стояли на правом берегу реки, напротив Шведта-на-Одере, всего в нескольких километрах от его виллы. Кто бы мог предположить — в нескольких километрах?!
