Не допустить сдачи субмарины аргентинским властям. Нордена отстранить. При неподчинении — ликвидировать. Экипаж проверить. Субмарину превратить в «летучий голландец», который будет действовать, невзирая на ситуацию в Германии. Стая будет состоять из трех субмарин и «коровы» — субмарины типа «XIV-Milchkuh»
[56]
, «Черный призрак». Цель: дезорганизация судоходства на юге Атлантики и защита «Базы-211» на дальних подступах к ней.
Капитуляции стая не подлежит. Решение по коменданту базы Латинос принимаете вы, Штубер. Действовать быстро и решительно. За формирование стаи отвечаете лично. Хайль Гитлер. Гросс-адмирал Дениц. Скорцени».
Перечитав радиограмму еще раз, барон залпом осушил свою рюмку без разрешения хозяина каюты, наполнил ее и вновь сладострастно осушил.
Ему бы сейчас хотя бы несколько минут провести в одиночестве, чтобы осмыслить прочитанное и выработать план действий, поскольку завтра на рассвете они уже должны будут войти в зону «Латинос». Однако капитан-лейтенант порывался решать все вопросы немедленно. Теперь он со всей отчетливостью ощутил двусмысленность своего приказа об аресте своего старшего офицера Хорна и боцмана и понимал, что выходить из ситуации следует вместе с офицером СД, причем явственно перелагая на него всю ответственность.
— Ситуация меняется. Я прав, штурмбаннфюрер?
— В том смысле, что теперь нам официально разрешают заняться пиратством, — согласно кивнул барон. — При этом формирование стаи поручено мне, назначение командиров — за мной, вариантов — множество. Цель благородная.
— Еще бы: откровенное пиратство, прикрытое заданием по обороне «Базы-211». Но самое интересное в этой ситуации — что ход мыслей у Хорна был верным.
— Он не был и не мог быть верным, ибо зарождался у него до появления данного приказа, а значит, в нарушение ранее полученного им приказа и в нарушение воинской присяги, — отчеканил Штубер.
— Тоже логично.
— Поэтому мы имеем право сейчас же расстрелять его, указав в бортовом журнале, что произошло это за десять минут до прочтения данного приказа гросс-адмирала и Скорцени. Не знаю, как гросс-адмирал, а Скорцени меня поймет.
— Так вы собираетесь расстреливать его? — нервно передернул плечами Штанге.
— А вы собираетесь превратить его в вечного узника своего подводного замка, заменив легенду о человеке в железной маске на легенду о человеке в подводном карцере?
— Но теперь это уже крайне опасно. Начнется служебное расследование, появится комиссия…
— Кто решится создавать комиссию после того, как на стол Скорцени ляжет мой рапорт? Да и кому там, в Берлине, дело сейчас до какого-то полупредавшего рейх субмаринного лейтенанта?
— Возможно, возможно, — тягостно вздохнул капитан-лейтенант. — Вам виднее, решайте.
— Уже все решено.
— Кем? И что именно?
— Всплывайте. Выводите Хорна на палубу и, к радости всей команды, расстреливайте. Заодно с этим проходимцем боцманом.
— Вы хотите, чтобы этот приказ был отдан мною?! — мгновенно отреагировал Штанге.
— А что, вы уже подали в отставку с должности командира «Колумбуса» в связи с собственной неблагонадежностью? Не вижу письменного рапорта.
— Вы хотя бы сообщили о своем решении какому-нибудь штабному чину из Зеекригслейтунг
[57]
, чтобы заручиться его согласием?
— Я не нуждаюсь ни в чьей поддержке, капитан-лейтенант. Мне вполне хватает поддержки известного вам Отто Скорцени.
Какое-то время командир «Колумбуса» колебался, но затем решительно — насколько это возможно было в данной ситуации — произнес:
— Прошу прошения, — вмиг протрезвев, медленно поднялся из-за стола Штанге, — но расстреливать своего старшего офицера я не намерен.
— Так предложите искупить, таким образом, свою вину перед рейхом кому-нибудь из своих офицеров или унтер-офицеров, — уже откровенно издевался над ним Штубер.
— Я не стал бы делать этого, даже если бы Хорн был приговорен к казни военным трибуналом. Вы же предлагаете мне самому выступить в роли Фрайслера
[58]
.
Штубер злорадно ухмыльнулся. Он явно играл командиру субмарины на нервах. И лишь убедившись, что «музицирование» это удалось, смилостивился:
— Да успокойтесь вы, капитан-лейтенант, я займусь ими сам, если уж у вас рука на врагов рейха не поднимается.
— К сожалению, этого я вам запретить не смогу, иначе доведу дело до вооруженного столкновения.
А несколько минут спустя перед ним уже стоял Зебольд. Он усиленно зевал и готов был растерзать хоть весь экипаж субмарины за одно только право еще хотя бы пять минут поспать.
— Тут вот мы с командиром решаем судьбу лейтенанта Хорна, — сказал Штубер. — Так хотелось бы знать ваше просвещенное мнение, мой вечный фельдфебель.
— Расстреливать лучше наверху, на палубе, предварительно всплыв на поверхность, — не заставил ждать своего совета Зебольд. — Чтобы потом не тащиться туда с телом.
— Вот что значит высокая житейская мудрость! — назидательно произнес Штубер, обращаясь к капитан-лейтенанту. — А мы тут с вами второй час прикидываем, что да как.
— Слишком далеко мы зашли с этой вашей расстрельной мудростью, — возмутился Штанге.
— Зебольд, возьмите одного из померанцев, захватите бутылку с остатками вина и идите к карцеру. Пусть, для начала, померанец по-свойски угостит лейтенанта вином, от моего имени, а потом сообщит ему, что это он пил вино от палача, поскольку есть приказ из штаба кригсмарине о его расстреле. Дескать, мы ничего не можем поделать: приказ уже пришел.
— Приказы о расстрелах всегда оказываются самыми лаконичными и толковыми, господин штурмбаннфюрер, — сонно признал Зебольд, поражая обоих офицеров своей неуемной фельдфебельской логикой.
— Так вот, как только Хорн проникнется мудростью этого приказа, у карцера появитесь вы и с присущей всем палачам вежливостью поинтересуетесь, готов ли ваш клиент к смертной казни. После того как первая волна душевного подъема Хорна поугаснет, вы можете повторить свой приход на бис.
— Если вам, штурмбаннфюрер, понадобилось устроить спектакль у ворот ада, вы так и скажите!