— Только не устами сатанинского «Люцифера»! — едва слышно возмутился Мюллер.
— Однако во все ее теософические организации немедленно проникали представители тайных прохристианских обществ которые тотчас же разрушали их структуры, а затем устраивали шельмование самой проповедницы в мировой прессе как шарлатанки с помощью своих агентов влияния. Создавая осенью 1875 года в США теософическое общество, первоначально со стоящее всего из семнадцати членов, она объявила, что главной целью этой организации является: «формирование ядра всемирного братства человечества без расовых отличий, национальности, пола, касты или цвета кожи; способствование сравнительному изучению религий, философий и наук, а также исследованиям неизвестных законов природы и таящихся в человеке скрытых сил».
— Нечто похожее там и в самом деле излагалось, — согласился Мюллер, оказавшийся, благодаря увлечению делом Марии Воттэ, наиболее подготовленным к тому, что вещал здесь Посланик Шамбалы. — Хотя, в сущности, все это чепуха и философская заумь.
— Но если вы, господин Мюллер, внимательно исследуете это период жизни Блаватской, то обнаружите, с каким осатанением набрасываются на нее основные критики — агенты влияния этих тайных проиудейских обществ. С каким возмущением воспринимают они попытки сравнительного изучения религий и всего что могло бы способствовать подрыву веры в Иисуса Христа Собственно, то же самое происходило и в последние годы жизни германки Блаватской, когда в 1890 году она создавала свою европейскую штаб-квартиру теософического общества в Лондоне, на Авеню-Роуд. Однако хватит об этом.
— Простите великодушно, — напомнил о себе штандартенфюpep Вольфрам Зиверс, — но вы не ответили на мой вопрос: кто не позволяет Высшим Космическим Силам прийти нам на помощь вмешаться в ход человеческой истории? Господь Бог?
— Напрямую вмешиваться в ход земной истории им не позволяет Космический Кодекс Священных Истин. Хотя в последнее время они тоже оказались в затруднительном положении, опасаясь потерять все человечество, саму животворящую планету Земля.
— Но разве до сих пор фюрер действовал не по их подсказке и не с их благословения?!
— Только в начале своего восхождения. В самом начале пути к власти.
— Что же произошло потом?
— Воспользовавшись подсказкой и поддержкой одного из Высших Посвященных Шамбалы, фюрер вскоре возомнил себя земным богом и вышел из-под контроля не только со стороны германского народа и мирового сообщества, но и из-под контроля и какого бы то ни было влияния своих Учителей Шамбалы. Теперь он — изгой. Его земной путь завершен. Проблема только в том, чтобы завершить его, не превращая гибель фюрера и его ближайшего окружения в гибель всей германской нации. И больше к этой теме возвращаться не будем.
— Значит, будущее фюрера и всех нас уже предопределено там, в Шамбале? — робко спросил Зиверс, считавший, что уж он-то как главный «аненэрбист» имеет право пользоваться особой благосклонностью Посланника Шамбалы.
— Ваше, штандартенфюрер Зиверс, будущее определено абсолютно точно, — вновь уловил Скорцени едва заметную, иезуитскую улыбку на лице Посланника. — В следующем году вы будете приговорены Международным военным трибуналом к смертной казни и завершите свой земной путь на виселице
[68]
.
Скорцени видел, как штандартенфюрер СС Зиверс откинулся на спинку кресла и замер, в ужасе уставившись на Посланника. Лицо его мгновенно побледнело и застыло, приобретая форму посмертной маски.
— Теперь вы понимаете, как это опасно — заглядывать в свое будущее, — назидательно произнес Посланник. И тут же обратился к Гиммлеру: — Продолжайте совещание, рейхсфюрер.
37
Декабрь 1944 года.
Секретная германская морская база «Латинос» на атлантическом побережье в южной части Аргентины.
Уже через час после прибытия субмарины «U-910», позыв ной — «Викинг», на хорошо знакомую команде базу «Латинос» командир ее обер-лейтенант граф Хайнц Норден был приглашен к коменданту.
— С вами желает поговорить один офицер СД, весьма влиятельный господин, человек самого Отто Скорцени, — пробубнил фон Визнер, больше известный в криминальных аргентинских кругах под кличкой Гриф, встретив подводника на крыльце большого, архитектурно безликого бетонного строения с окнами бойницами, в котором размещались комендатура базы и все ее основные службы.
— И с какой стати он удостаивает меня такой чести?
— Уверен, что у него появилось какое-то предложение, которым он захотел проверить вас на лояльность, а главное, на предприимчивость.
— Не скажете ли, фон Визнер, с каких это пор офицеры СД стали проверять командиров субмарин на коммерческую жилку? — поинтересовался Норден, помня, что с логикой мышления у коменданта «Латиноса» всегда было туговато.
— А на что их еще проверять?! — искренне удивился комендант, придурковато хихикнув при этом. — Впрочем, с тех самых пор, с каких для многих из нас далекая, сытая и мирная Аргентина стала ближе и роднее, нежели охваченная войной Германия. И потом, это же СД! — все же остался он верным своему хроническому отсутствию логики.
— Вряд ли вы сумели получить убедительное представление том, что такое СД, — проворчал командир субмарины.
Норден уже неплохо был знаком с Визнером, этим «германцем аргентинского происхождения», как он не уставал называть самого себя, Визнер настолько сжился с должностью коменданта базы, что прямо здесь, на базе, и жил, представая перед появлявшимися на ней время от времени германскими офицерами в ипостаси безутешного алкоголика и неисправимого гомосексуалиста. Эти вечно сонные глаза, вечно припухшее лицо и неизменно плутоватый взгляд, плотоядно скользящий по стройным фигуркам молодых подводников».
Правда, после скандала, возникшего в прошлом году; когда за назойливое приставание к какому-то кадету-практику матросы чуть было не линчевали его, Гриф слегка угомонился и пытался быть сексуально верным своему слуге — крепкому парню из какого-то вымирающего индейского племени, выступавшему и в роли телохранителя. — Как его зовут, этого человека Скорцени?
— Оберштурмбаннфюрером.
— Это же эсэсовский чин, — напомнил ему Норден.
— Все равно он чувствует себя здесь плантатором, — последовал ответ, который, однако, не удивил графа. Все давно привыкли к тому; что в большинстве случаев Визнер отвечает коротко, с абсолютным безразличием и, как правило, невпопад.
— И что еще вы могли бы сказать об этом оберштурмбаннфюрере? — как можно доверительнее поинтересовался субмаринник.
