— Я прошу вас не оставлять отсек, сэр, — упредила его уход Фройнштаг. — Задержитесь на пару минут.
— Наши сержанты — люди воспитанные, — попробовал отшутиться Брэд, однако журналистка проявила настойчивость:
— Важно, чтобы вы лично присутствовали при разговоре с контр-адмиралом фон Риттером. Во-первых, у барона могут возникнуть вопросы к вам, или у вас — к нему, а во-вторых, у вас не должно оставаться сомнений относительно темы наших переговоров.
— Сомнений уже не возникает, — молвил адмирал, — но, пожалуй, вы правы, я задержусь.
29
Декабрь 1946 года. Антарктида.
Борт разведывательного самолета «Кобра».
Выходить на связь с германским пилотом Ридбергом старшему радисту «Кобры» не пришлось, обер-лейтенант опередил его.
— Я получил приказ заместителя коменданта «Базы-211» контр-адмирала фон Риттера вновь связаться с вами, господа, — молвил он, как только услышал голос старшего мастер-сержанта Хастона.
— Слышимость устойчивая, коллега.
— Контр-адмирал хотел бы переговорить с госпожой Фройнштаг.
— Сегодня госпожа Фройнштаг пользуется особым успехом у всех адмиралов Антарктиды.
— В чем я ни минуты не сомневаюсь. Именно поэтому пригласите ее к рации.
Хастон лениво взглянул на адмирала, затем на Лилию и неспешно, голосом дворецкого или отельного портье, добавил:
— Вообще-то, леди просила не тревожить, но если ваш адмирал возжелал видеть ее, сейчас позову.
Лилия улыбнулась. Ей нравился этот смышленый парень, и то, как он ведет себя. Из него мог бы получиться неплохой «диверсионный актер» в стиле штурмбаннфюрера Вилли Штубера
[36]
, которого Скорцени ценил именно за его умение разыгрывать всевозможные разведывательно-диверсионные сценки, в которых Штубер, несомненно, превосходил даже первого диверсанта рейха.
— Кажется, вы хотели связать меня с контр-адмиралом фон Риттером, обер-лейтенант?
— Не знал, что с нашими адмиралами вы тоже знакомы, гауйтштурмфюрер.
— Безнадежно ревнуете, обер-лейтенант: адмиралы — моя давнишняя слабость!
Оба американских сержанта ухмыльнулись и взглянули на командующего эскадрой, который со стойкостью старого морского волка пытался сохранять невозмутимость.
— «Адмиралы — моя давнишняя слабость!». Прекрасно сказано! — пытался выглядеть ценителем юмора обер-лейтенант Ридберг. — Интересно было бы знать, сколько их в вашей коллекции.
Фройнштаг хотелось тотчас же одернуть это летающего наглеца, в другой ситуации она наверняка так и поступила бы, но сейчас она лишь воркующее молвила:
— Об этом мы поговорим где-нибудь в Цюрихе, за кружкой пива с копчеными свиными ребрышками, национальным лакомством баварцев.
Пилот с удовольствием продолжил бы это эфирное свидание с германкой, но в это время между ним и милой журналисткой возник зычный, властный голос барона фон Риттера.
— А теперь, высокое собрание, я хочу слышать голос женщины, которая осмелилась присвоить себе имя красивейшей из женщин войск СС — Лилии Фройнштаг.
Лилии известен был только один человек, который не мог и трех фраз произнести, чтобы не вставить это свое — «высокое собрание». Поэтому, даже если бы ей не представили этого человека, известного не только по кличке «Странствующий Бездельник», но и по тем мужественным шрамам на теле, которые Фройнштаг исследовала в течение нескольких любовных ночей, — она не спутала бы его ни с кем другим.
— Вы, как всегда, скупы на комплименты, мой адмирал, ибо на самом деле речь идет о красивейшей женщине Германии, — сразу же ринулась Фройнштаг в атаку, дабы у барона фон Риттера и тени сомнения не возникало, что это именно она, а не какая-то там бордельная эсэсовка из надзирательниц женских концлагерей.
— Неужели я действительно слышу ваш голос, Фройнштаг? — взволнованно спросил фон Риттер после некоторой заминки, понадобившейся ему только для того, чтобы прийти в себя от волнения.
— И не надейтесь, что он вам всего лишь послышался, господин Странствующий Бездельник, — употребила журналистка прозвище, известное только узкому кругу германских полярников и близких к фрн Риттеру людей. И этим еще больше расчувствовала адмирала.
Что ни говори, а Барон принадлежал к тем немногим мужчинам, которые не только восхищались ее телом и наслаждались изысканными ласками, но и готовы были вести ее под венец. И будь она рассудительней, уже давно представала бы перед миром в образе баронессы фон Риттер…
Впрочем, в жизни ее был и остается только один мужчина, которого она со спокойной совестью могла называть «любимым». Вот только известен он не как барон Людвиг фон Риттер, а как Отто Скорцени. Намекал ей когда-либо «Человек со шрамами» на замужество? Никогда! Возможно, обер-диверсанту рейха и в голову ничего подобного не приходило. Но если бы пришло, она чувствовала бы себя не баронессой, а королевой. И ничего, что именовалась бы эта монархиня «королевой диверсантов». Или, может, «диверсионной королевой»? — засомневалась Фройнштаг Очевидно, в зависимости от ситуации, нашла она компромиссное решение.
— Черт возьми, меня сто лет никто не называл «Странствующим Бездельником»! — возник из глубины мимолетных воспоминаний адмирал фон Риттер. — Трогательно, что есть еще человек, который помнит это мое прозвище из юности.
— Мы могли бы и еще кое-что вспомнить, — игриво молвила Лилия, убедившись, что процесс опознания и признания завершен.
— Не возражаю, могли бы, — нерешительно подтвердил барон, опасаясь того, что он может услышать после подобного признания.
— Однако оставим это для более романтических встреч.
— Благоразумное решение. А теперь столь же благоразумно объясните мне, Фройнштаг, как вы оказались в самом сердце Антарктиды, да к тому же в салоне американского разведывательного самолета.
— Все, что вам поведал обер-лейтенант Ридберг, правда. Теперь я — швейцарская журналистка, жена банкира Алекса Крафта.
— Вы — жена банкира?! Первая диверсантка рейха и гауптштурмфюрер СС — жена швейцарского банкира? Уму не постижимо! Надеюсь, он не заставляет вас готовить блюда из кошерного мяса и регулярно посещать цюрихскую синагогу? — угрюмо поинтересовался барон.
Фройнштаг знала, что к ярым и откровенным антисемитам барон никогда не принадлежал, для этого он слишком презирал представителей этой нации, причем каким-то странным омерзительным презрением.
— Он — ариец, барон! — усовестила его гауптштурмфюрер С С.
— Теперь среди швейцарских банкиров обнаруживаются и такие — арийцы?! — искренне удивился фон Риттер.
