— Следует отдать им должное, — признал Скорцени.
— Кстати, обратите внимание, штурмбанфюрер, что для правдивости англичане подали несколько имен людей, которые уже арестованы, а некоторые даже казнены.
— Вы сказали «для правдивости»…
— Именно так, для правдивости.
— Значит, считаете, что в этих пространных списках…
— И заметьте, что это уже четвертые списки, которые я подаю вам. Некоторые имена, правда, повторяются, но и это тоже лишь для ложной правдивости.
— … То есть вы считаете, что в этих списках есть немало имен людей, совершенно непричастных к покушению на фюрера.
— А также имен людей, истинно преданных фюреру. И вы не можете не понимать этого, штурмбанфюрер.
— Пришлось задуматься над этим, как только вы положили мне на стол еще ту, первую расшифровку.
Скорцени вновь уставился в список выданных англичанами своих естественных союзников, но в это время ожил телефон и в трубке проявился неприглаженный баварский акцент Генриха Мюллера.
— … И что вы по этому поводу скажете, Скорцени? — не стал ударяться ни в какие предисловия шеф гестапо. Причем прозвучал его вопрос так, словно все то время, пока Скорцени знакомился с радиодоносами английских политиков, Мюллер терпеливо ждал, сидя вместе с ним в кабинете.
— Мне и в голову не могло прийти, группенфюрер, что у вас такая мощная агентурная сеть на английских радиостанциях.
— Понимаю, как первому диверсанту рейха вам обидно, что фюрер до сих пор не позволил доставить в Берлин сэра Черчилля.
— Только бы последовал приказ фюрера.
— Не сомневаюсь, Скорцени, не сомневаюсь. Но списочки-то действительно серьезные. Это вам не тот десяток штабистов генерал-полковника Фромма, которых вам удалось выловить по кабинетам штаба армии резерва в день путча.
— Но следует задаться вопросом: с какой такой стати англичане столь рьяно пополняют камеры гестапо все новыми и новыми заговорщиками, выступавшими против их непримиримого врага — Гитлера?
— Хотите направить личное, гневное письмо Черчиллю, обвиняя его в непорядочности по отношению к германцам, которые искали у него поддержки? Валяйте. Только не забудьте оставить копию для гестапо, чтобы не пришлось ждать ее от самого Черчилля.
— Вы уже доложили о публикации этих имен фюреру?
— Гиммлеру, — уточнил шеф гестапо, полагая, что Скорцени известно: Гиммлер по данному вопросу докладывает фюреру немедленно, не мучаясь никакими сомнениями. — По двум предыдущим радиосообщениям англичан — уже доложил. Об этом доложу после анализа текста.
— Стоит ли торопиться? Вдруг англичане умышленно подставляют нам людей, которых сами с удовольствием убрали бы?
— Не сомневаюсь, что некоторые имена оказались в их списках несправедливо. Но претензии не ко мне, а к генералу Альберту О’Коннелу, который, как докладывает наш лондонский источник, как раз и занимается составлением этих списков.
— Вот видите, вам даже известен генерал, люди которого подсовывают нам списки заговорщиков.
— И все же доложить, — это мой долг как руководителя Особой следственной комиссии Главного управления имперской безопасности.
— Интересно, сколько еще таких списков поставят вашей Особой комиссии из канцелярии Черчилля?
— Мне, Скорцени, понятна ваша скрытая ирония, однако мои люди уже проверили сообщение, касающееся контактов с англичанами и американцами евангелического священника Дитриха Бонхеффера. И абсолютно точно установили, что в конце тридцатых годов он действительно встречался с различными политическими и религиозными деятелями в Лондоне, а затем й в Вашингтоне. Причем содействовал ему в организации этих встреч советник Министерства иностранных дел Адам фон Зольц.
— Отголоски этой истории докатились даже до меня, хотя происходили задолго до моего появления в стенах РСХА.
— Но это не все. Как выяснилось, англичане не врут: пастор Бонхеффер в самом деле передал англичанам через некоего шведского епископа довольно пространный список яростных противников фюрера, принимавших участие в заговоре. Цель его была ясна: убедить английское руководство, что заговорщики действительно владеют внушительным перечнем своих сторонников.
— Мне известно об этом списке, — молвил Скорцени.
— А значит, известно и то, что многие лица из этого списка действительно оказались во главе заговора 20 июля.
— Так оно и произошло на самом деле, — сдал и эти позиции Скорцени.
— Кстати, один из первых значившийся в этом списке, Карл Герделер, в мае сорок первого, то есть накануне «русской кампании», тоже воспользовался посредничеством шведских дипломатов. А ему что понадобилось в Лондоне? Оказывается, он просил передать Черчиллю некий «Мирный план» урегулирования всех германоанглийских вопросов. Вот только приводиться в действие этот план мог лишь в том случае, если Лондон поможет прийти к власти «группе германских деятелей, — как было указано в его письме, — являющихся руководящими лицами во всех сферах жизни и готовых взять на себя всю ответственность за дальнейшую судьбу Германии». Но самое любопытное, что в списке, переданном английской разведке самим Герделером, он уже значился «теневым канцлером» демократических сил сопротивления фашизму.
— И все же англичане не зря сотнями сдают нам врагов рейха. Представился случай истребить значительную часть германской элиты руками самих германцев.
— Среди них найдется несколько людей, мало причастных в заговору, — согласился Мюллер. — Но тех, которые бы абсолютно не знали о нем, там не окажется.
— Не уверен.
— Сталин в таких случаях говорит: «Когда лес рубят, на щепки никто внимания не обращает». Или что-то в этом смысле. Так что у англичан свой интерес, у нас свой, — заключил Мюллер, кладя трубку.
Скорцени встретился взглядом с адъютантом, и оба отвели глаза. Они прекрасно понимали, что в этой мясорубке сгинет немало совершенно невинных, преданных нацизму людей, поскольку вряд ли фюрер пощадит хотя бы одного из значащихся в «лондонских списках». Ярость и месть — вот все, чем он сейчас руководствуется. Только неуемная ярость и неукротимая месть.
— Скорее всего, в этих списках действительно все из стаи заговорщиков, — пощадил самолюбие своего командира Родль. — И потом, я свидетель того, что вы ничего не могли сделать для спасения людей, которые стали жертвой интриги Черчилля.
— Пусть меня хоть что-то оправдывает в этой ситуации, — вздохнул штурмбанфюрер. — Но меня сейчас интересует другое: почему вдруг Мюллер стал отчитываться передо мной?
— Он не отчитывался, а оправдывался.
— Тоже верно, Родль.
— Пытается заручиться вашей поддержкой на тот случай, когда обвинять станут его самого — в излишней жестокости и несправедливости.
— А еще — в неумении распознать в лондонских радиодоносах элементарную провокацию британской разведки. Однако все это уже будет происходить значительно позже, когда «лондонских заговорщиков» всех до единого казнят.
