— Приходите еще сегодня вечером, — срывающимся голосом попросил Томенко, с трудом переводя взгляд с Кристич на Громова, да и то лишь ради сохранения приличия. — Вдвоем… приходите.
— Вряд ли это удастся, — холодновато ответил лейтенант. — Время такое… Вечерние посиделки придется отменять.
— Да почему отменять, лейтенант? — вновь положил руку на плечо Громова, и тот с трудом удержался, чтобы не смахнуть ее и не напомнить младлею, как вести себя со старшими по званию. Хотя дело, конечно, было не в звании. Просто панибратства — такого вот, скороспелого — он никогда не терпел. — Сколько нам жить осталось…
— Столько, — прервал его Громов, — сколько будем вести себя на фронте как подобает офицерам.
— Все-все, — мило улыбаясь, вклинилась в их спор Кристич и деловито, будто забирала с вечеринки мужа, сказала: — Вы правы, товарищ лейтенант, нас уже, поди, заждались. Засиделись мы тут, в гостях.
2
Выйдя на поверхность, они еще какое-то время стояли в окаймляющем дот окопчике, любуясь неярким, подернутым туманной дымкой солнцем и вдыхая доносящуюся от реки прохладную влагу июньского покоя.
После мрачного, угарного подземелья дота этот пронзительный аромат реки пьянил и очаровывал. Никуда не хотелось идти, как, впрочем, и ничего не хотелось замечать такого, что напоминало бы о войне. Тем более что на какое-то время весь правый берег Днестра вдруг охватило редкое для военного времени спокойствие. Странное и подозрительное. Ни взрывов, ни выстрелов, а колонна бойцов, движущаяся вперемежку с повозками и машинами, воспринималась отсюда с такой безучастностью и отстраненностью, словно она восставала на экране полевого армейского кинотеатра.
Даже группка солдат из гарнизона Томенко, расположившаяся с бутыльком самогона и нескудной, пока еще не пайковой, закуской на лужке посреди каменистой россыпи, почему-то приумолкла, напряженно уставившись на вышедших из дота офицеров и на речное, забитое войсками замостье.
— Что там? — поинтересовался Громов у появившегося со стороны моста мотоциклиста, которому он на полчаса предоставил свободу действий.
— Да что-то не то, — мрачно ответствовал тот. — Войска бегут, город бежит, а по ту сторону непонятное спокойствие. Не понятно, от кого бежим.
— Ну, это нам очень скоро объяснят, — «успокоил» его Томенко.
— Не знаю, не нравится мне все это.
— А кому нравится? — почесал затылок младлей. Полоса хандры длилась недолго, и теперь к нему вновь возвращался озорной азарт любимца публики. — Но форсировать эту реку придется не нам, а германцу. И доберутся до этого берега немногие.
…Подъезжая к мосту, Громов обратил внимание, что поток беженцев и солдат уже схлынул. Вот по мосту прошла группка бойцов с носилками. Затем еще группка — с двумя пулеметами, причем один пулемет, с длинным ребристым стволом, явно был трофейным.
— Что, посмотрим, как рванут? — спросил водитель мотоцикла, видя, что охрана оставляет ближние от моста окопы и ячейки.
— Думаешь, уже будут рвать?
— Самое время.
— Может быть. Отходят, очевидно, последние.
— Только любоваться здесь нечем. Надо поскорее вырываться из этой пробки. Боюсь, что сейчас всю эту вереницу накроет артиллерия.
— Э-гей! — прокричал раненый боец, семенивший вслед за группой пулеметчиков. — Погодите взрывать! Там еще какая-то часть! Целая часть идет! Там, за холмом!
— Какая часть?! Откуда она взялась?! — офицера, выскочившего из блиндажа, Громов узнал сразу. Это был тот самый майор-бонапартист. — Там уже не должно быть никакой части!
— Может, с севера подошли. Там моста нет.
— Разве что с севера.
— Да вон они, командир! — во всю глотку заорал офицер, возглавлявший последнюю группу отходивших. — На подводах и строем! Не менее батальона!
— Неужели сняли заслон?!
— Не положено! Заслоны еще на холмах.
— Выясним, Бонапарт, выясним…
— Слушай, парень, — скомандовал Громов водителю. — Заверни-ка ты в переулок. Подождем еще минут десять. Что-то мне в этой истории не нравится.
— На том берегу всего лишь заслон, и все? — ошарашенно спросил водитель, пораженный тем, что он услышал.
— Если он действительно есть.
— Значит, уже сегодня на том берегу Днестра будут немцы?
— И румыны — тоже, — мрачно уточнил заросший грязной щетиной солдат, подошедший прикурить. — Севернее города они и так уже на мелководье плещутся. Еще вчера вечером вклинились. А туда дальше, — махнул рукой на юг, — они давно на левом берегу реки. Так что, братки-браточки, самый раз уколдошиваться отсюда, пока в мешок не сунули.
— Ну ты, паникерша в обмотках! — прикрикнул на него водитель, косясь на сошедшего с мотоцикла Громова. — Никаких «мешков» не будет, понял?
— Мне что? Спросили, я ответил.
— Лучше скажи, как они там вообще… неужели в наглую прут?
— Завтра сам увидишь, — не мог простить ему своей оплошности пехотинец и, так и не дождавшись огонька, попросту забыв о нем, побежал догонять своих.
Лавируя между повозками и машинами, мотоциклист с трудом пробился через переезд и начал медленно отъезжать от моста по дороге, ведущей вдоль железнодорожного полотна, чтобы где-то там подождать его.
Громов видел, что Мария все время оглядывается и как будто хочет что-то крикнуть ему. И хотя крикнуть она так и не решилась, Андрею все же показалось, что они расстаются навсегда, что должно произойти нечто такое, что сделает их встречу невозможной. Был момент, когда он еле сдержал себя, чтобы не побежать за мотоциклом.
Тем временем позади, у моста, неожиданно раздались выстрелы. И сразу же кто-то в конце колонны закричал: «Немцы! Братки, это же немцы, только в нашей форме!»
«Вот это оно и есть!» — со странным облегчением сказал себе Громов, найдя наконец объяснение тому предчувствию, которое все утро не покидало его.
Услышав панический крик: «Немцы!», десятка два проходивших рядом бойцов рванулись в пылившийся рядом переулок, но, выхватив пистолет, лейтенант бросился им наперерез.
— Назад!
— Куда это назад! — огрызнулся какой-то сержант.
— Туда, к мосту! За мной! — и, понимая, что пробиться через паникующую колонну будет трудно, метнулся к ближайшей калитке.
Он не видел, все ли красноармейцы подчинились его приказу, но топанье нескольких пар ног позади себя все же слышал. Поэтому, прорываясь через двор, мимо заскулившего от страха пса, Громов не оглядывался, а лишь жестко повторял:
— К мосту! Там прорвались немцы! К мосту!
В соседнем переулке, у разнесенного снарядом дома, он увидел облепленную солдатами повозку. Среди них было несколько легкораненых.
