Взять хотя бы Готванюка… Фельдфебелю так и не понять, почему он возится с ним. А ведь путь Готванюка – колхозный передовик, активист, лучший мастер в округе, красноармеец, окруженец, трус, предавший товарищей, преступник, нарушивший оккупационный режим, человек, жестоко наказанный за это оккупационной властью, и, наконец, староста большого села, один из самых верноподданных служак! Это же целое научное исследование.
Когда сегодня утром Штуберу доложили, что Готванюк окончательно согласился стать старостой, он понял, что это еще одна глава его книги. И большая статья для журнала, интересующегося вопросами психологии (цикл таких статей был заказан ему еще в Берлине).
Но все это только начало. Куда интереснее может развиваться сюжет истории с загадочным Беркутом. Дот, спасение, народный герой-мститель… Что дальше?.. Дальше он хотел бы видеть этого русского офицера среди людей, наиболее преданных и рейху, и… ему лично. Да, статьи в научном журнале, книга, которая, по существу, должна стать диссертацией… Это только один путь.
Другой замысел, над воплощением которого он начинает работать уже сейчас, – создать собственную неафишируемую организацию, способную объединять несколько десятков талантливых разведчиков, диверсантов, террористов, просто незаурядных личностей. С этими людьми он мог бы выполнять любые задания, работать в любой стране. С этими хорошо подготовленными парнями, круг которых будет все расширяться и расширяться, он в конце концов подступится и к вершине власти в Германии, Европе…
Впрочем, о власти он подумает потом, всему свое время. Пока что нужно обрастать надежными людьми.
Полевой телефон ожил совершенно неожиданно. Штубер посмотрел на часы. В это время он просил не тревожить. Только в исключительных случаях.
– Говорят из штаба 135‑го полка. Только что получено сообщение от начальника Ивичского гарнизона. Два часа назад в селе Липковом убиты солдат вермахта и старший полицай. Староста села, Готванюк, и другой полицай, Литвак, исчезли. Предполагают, что их похитил диверсант, действовавший в форме капитана вермахта и владеющий немецким.
– Похитил? Он действовал один?
– По имеющимся сведениям, один. Привлекая к операции немецких солдат и полицаев.
– Вы сообщили в гестапо?
– Нет. Посоветовали позвонить вам. Говорят, вы были в этом селе и занимались старостой.
– Удивительно точные сведения.
– К тому же охотитесь за этим диверсантом.
– Спасибо за информацию, – только большим усилием воли Штубер сдержался, чтобы тут же не выругаться в трубку. – Доложите об этом случае в районный отдел гестапо. Они знают, что делать. Я, конечно, тоже займусь этим.
Штубер положил трубку, схватил исписанные листки и, потрепав их, швырнул в угол. Он вдруг понял, что все ему уже надоело. Все, даже его собственные фантазии. Он зря убивает время в этой дыре! Его просто сослали сюда, как Наполеона на остров Святой Елены. А сослали потому, что в Берлине сидят олухи, не способные оценить его заслуги перед рейхом. Интеллектуальные игры с Беркутом и другими русскими кончатся тем, что его разжалуют до фельдфебеля. Именно до фельдфебеля. Ввиду абсолютной бездарности. В то время, когда другие будут зарабатывать чины, награды и нашивки за пустяковые ранения, накапливая в своих послужных списках названия столиц советских республик и крупных битв.
Несколько минут он сидел, привалившись спиной к стене и закрыв глаза. Начинался очередной приступ апатии – единственного проявления слабости и бесхарактерности, от которого он никак не мог избавиться.
– Ганс, – позвал он денщика, который в то же время был и водителем его машины. – Твой катафалк готов?
– Как всегда. Далеко? Может, поднять отряд?
– Далековато. Один мотоцикл. И двух солдат в машину.
– Ночь, господин оберштурмфюрер. На дорогах диверсии. Партизаны.
– Именно поэтому мы вообще поедем без охраны, эсэсман
[2]
Крюгер! Мотоциклисты не нужны. Двух солдат в машину. Через десять минут выезжаем.
– Позвольте заметить, господин оберштурмфюрер, что это равносильно самоубийству. В лучшем случае мы попадем в плен к партизанам.
«А что, может, все это как раз и стоит закончить в партизанском плену? Ах да, такого понятия как плен у них попросту не существует…»
– Ганс!
– Да, господин оберштурмфюрер, – откликнулся тот уже с улицы.
– Отставить машину! Выезжаем утром! – И уже про себя добавил: «Кто здесь способен оценить твое рыцарство? “Выкраден и казнен партизанами! ” Да отец просто-напросто не выдержит такого позора».
50
Мотоцикл они оставили километрах в двух от пригородного поселка и к Залевскому пробирались уже в полночь.
Старик принял их радушно, словно все эти дни с нетерпением ждал возвращения. И первый вопрос его был: «Ну что, нашел ты гада, который выдал Крамарчука?»
Громов заметил, как, услышав это, Готванюк попятился к двери.
– Конечно. Он свое получил. А это мои хлопцы, познакомься. Они держали оборону по Днестру рядом с дотом. Романюк, – представил Готванюка. – А этот юноша безусый – Литвак. Храбрейший парень, – добавил лейтенант с непонятной Залевскому иронией. – Еще бы с десяток таких, и фашистам пришлось бы расквартировывать возле этого поселка целую дивизию.
– А Казимир?..
– Где Янек? – перебил его Громов.
– Отправил к Владиславу, у него спокойнее.
– Позови его. Я хочу, чтобы он услышал это от меня самого, от единственного свидетеля гибели.
– Гибели? – отшатнулся капитан.
– Он погиб в бою. Как и подобает офицеру. Это был мужественный человек.
– Я в этом не сомневался, – еле выдавил из себя Залевский.
– Майор Анджей Поморский, честь и слава ему, просил о том, чтобы я рассказал сыну о его гибели.
Оказалось, что с Владиславом у старика тоже была звонковая связь. И через двадцать минут оба – Владислав и Янек – стояли перед капитаном Залевским. Все-таки майор Поморский приучил их к дисциплине.
Рассказывая о том, что произошло, Громов все время следил за Янеком. Нет, вряд ли тот догадывался, что Казимир был его отцом. Однако чувствовалось: смерть этого человека поразила парнишку. Он привык к нему, его вниманию и, наверное, связывал с ним свое будущее.
– Почему же вы оставили его одного? – недоуменно спросил Янек, когда Громов закончил свой рассказ. – Почему не попытались спасти? Вы не имели права оставлять его одного.
– Он сам решил свою судьбу. Поняв, что обречен, майор остался прикрывать мой отход.
– Но вы же должны были спасти майора.
– Ты ничего не понял, парень. Спасти его уже было невозможно.
