— Все понятно, отец. Я все же буду считать вас фельдшером. Крамарчук!
Николай сидел на пеньке у землянки и поэтому вошел сразу же.
— Собери у ребят все ножи, какие есть. И тащи их сюда.
Когда через несколько минут сержант выложил перед фельдшером десяток ножей различной величины, старик удивленно посмотрел сначала на него, затем на Беркута, словно все еще не понимал, что они задумали.
— Ну вот, видите, за скальпелем дело не станет, — едва заметно улыбнулся Андрей. — Выберите поострее, с самым узким лезвием, подержите его над огнем, протрите спиртом и начинайте.
— Начать нетрудно… — замялся фельдшер. — Только выдержите ли? У меня нет ничего обезболивающего. Даже самый паршивенький укол сделать нечем.
— И не нужно. Не обращайте на меня никакого внимания. Крамарчук нагреет воды и будет помогать вам.
Фельдшер орудовал ножом так, что, глядя на его работу, Николаю хотелось вырвать это страшное орудие из рук старика, а самого его вышвырнуть вон. Сдерживало только терпение лейтенанта: глаза закрыты, зубы сцеплены, скулы выпячены так, что, казалось, кожа вот-вот лопнет. Тем не менее ни разу не дернулся, не вскрикнул, лишь однажды застонал. Да и то Крамарчук потом сомневался: стон ли это был или просто мученический вздох.
Но когда, пораженный его терпением, фельдшер негромко спросил: «Неужто не чувствуешь боли, командир?», — Беркут не сдержался и сквозь зубы прохрипел: «Не трать времени, отец, делай свое дело. К черту сочувствия».
— Во спасение души, старик, — вдруг простонал вместо него Крамарчук, как только фельдшер снова взялся за свое страшное орудие пытки. — Ты же не тушу разделываешь! Под ножом у тебя — живой человек.
— Вот именно: все еще живой, — неопределенно как-то ответил «тушеразделыватель».
Наконец фельдшер извлек пулю, промыл рану и туго забинтовал ногу. Дождавшись конца этой хирургической экзекуции, Николай вздохнул с таким облегчением, словно пулю вынули из его тела. И когда, открыв глаза, Беркут, пересилив боль, подмигнул ему, сержанту показалось, что все тревоги его были напрасными, потому что этот непостижимый человек знает средство, которое помогло бы ему перенести и не такую операцию. Нет, Крамарчук действительно поверил, что лейтенант способен выдержать любую боль, любую пытку. Что его христоголгофское терпение не знает предела.
— Как думаешь, сколько придется отлежать? — спросил Крамарчук фельдшера, от души поблагодарив его за помощь. Теперь он смотрел на бывшего санитара, как на академика от медицины.
— Недели две — не вставая. Потом еще столько же придется похромать на костылях.
— Ну что ж, — пробормотал Андрей, слышавший их разговор. — Похромать так похромать. Если этот чертов фриц попадется мне еще раз, ему будет суждено лежать намного дольше. Кстати, к вашему отряду беглец из пленных не прибивался?
— Было такое. Сегодня ночью. На пост наш вышел. Говорит, что из машины удрал, когда его везли из крепости.
— Удрал он вчера?
— Вчера под вечер.
Беркут вопросительно посмотрел на Крамарчука. Вчера Николай рассказал ему об этом беглеце, но Андрей решил, что он блуждает где-то неподалеку и, предупредив о нем ребят, которые охраняли лагерь, успокоился. А зря, как видно, поспешил успокоиться.
— Как держится этот бывший пленный? — снова спросил он фельдшера.
— Как все, кому удается бежать из плена. Радуется. Говорит, что в крепости их заставляли драться врукопашную с какими-то агентами, которых, видимо, готовят к засылке в партизанские отряды. Ему там здорово досталось. Я сам обрабатывал йодом его лицо. Однако хватит об этом. Сейчас вам нельзя ни волноваться, ни разговаривать.
— Как его зовут?
— Феликс Романцов. Родом вроде бы из-под Курска. Да, о вас вспоминал.
— Обо мне? — насторожился Беркут.
— Как только его привели в лагерь, спросил, где можно увидеть Беркута. Думал, что попал в ваш отряд. Объясняет тем, что слышал о вас в лагере военнопленных, да и в крепости при нем тоже несколько раз упоминали группу Беркута. Он немного знает немецкий и понимал, о чем фашисты говорят между собой.
— Стало быть, он стремился попасть к нам? — подытожил Беркут. — Вот за это сообщение еще раз спасибо.
Как только фельдшер ушел, в землянку сразу же втиснулась половина группы. Увидев, что Беркут внешне совершенно спокоен и ничем не выдает своего состояния, бойцы удивленно переглянулись.
— Мазовецкий, проверь охрану лагеря. И пошли кого-нибудь из ребят в отряд Иванюка. Пусть отправляется туда вместе с фельдшером.
— Да хоть и я мог бы пойти, — сразу же вызвался Федор Готванюк. — Если доверите.
— Хорошо, пойдешь, — согласился Беркут, немного поколебавшись. — Предупреди фельдшера, чтобы задержался и минут через десять зашел ко мне. А вы, ребята, отройте вокруг лагеря еще несколько окопов. На всякий случай. Нужно подготовиться к круговой обороне. Кажется, «рыцарям» уже не сидится за крепостными стенами, решили подышать лесным воздухом.
А еще через несколько минут, когда все вышли, Беркут, превозмогая боль, наставлял Готванюка:
— Как только придешь, сразу встретишься с командиром. Предупреди его, что Феликс Романцов не должен знать о твоем появлении. И еще: попроси держать этого беглеца подальше от штаба и никуда не отпускать из лагеря. Никаких доказательств у нас пока нет — так Иванюку и скажи, но считаю, что через пару дней мы их получим. И еще… Если этот Феликс Романцов из-под Курска станет проситься в наш отряд, пусть пока не переправляют.
18
Готванюк вернулся к следующему полудню. Отряд Иванюка перебазировался в глубь урочища, и до него было не менее трех часов пути. Федор вышел на рассвете, и за это время настолько устал, что едва держался на ногах.
— Иванюк не поверил мне, — доложил он Беркуту. — Вообще не поверил.
— Что значит: «не поверил»? Что ты от меня? Что выполняешь мой приказ?
— Нет, просто он стал требовать доказательств. Которых у меня не было. А без доказательств, мол, подозревать человека он не может. Иванюк несколько раз говорил с Романцовым. Тот подробно описывает село, в котором родился, называет фамилии председателя колхоза и бригадиров. И брат у него служит на Северном флоте. В плен попал уже за Днепром. Сначала был во временном лагере где-то под Киевом. А недавно его перевезли сюда. Находился в бараке, куда согнали самых крепких для отправки в Германию, на работы. Словом, зацепиться не за что. Поэтому Иванюк и не верит.
— Ну, то, что не верит, может, и правильно делает… Но ведь мы не требуем судить Романцова. Речь идет об осторожности. Фактов у нас пока что нет, это так. Но и то, что ему рассказал о себе Романцов, тоже не убеждает. Чем завершилась ваша встреча?
— Иванюк пообещал, что некоторое время будут присматриваться к Романцову.
