— Зря теряем время, — остановил его Беркут, поднимаясь и давая понять, что пора расходиться. — Немедленно выводите людей на болото. Мы же займемся подготовкой своих групп.
* * *
— Крамарчук еще не вернулся? — первое, что спросил Беркут у Отаманчука, когда командиры отрядов и Долват ушли.
— Пока нет. Очевидно, не могут прорваться в лес.
— Скорее всего они не вернулись, потому что не сумели выполнить задание. Пока не сумели. Но, наверно, понимают: если лес оцеплен и готовится большая операция, Штубер с остатками своего войска тоже сунется сюда. Он в отчаянии. Уничтожив два подсадных отряда, мы уже списали его группу со счетов командования. А гауптштурмфюрер — человек самолюбивый, поэтому сам полезет в пекло. Только бы Крамарчуку и Мазовецкому не прозевать его.
— Они постараются. Как ваша нога, лейтенант?
— При чем здесь моя нога?
— С таким ранением трудно будет вести бой, а еще труднее — отходить к Чертовым камням. Думаю, вам следует остаться на болоте. Вместе с Родниным, Иванюком, с остальными ранеными.
Громов удивленно посмотрел на Отаманчука и, поиграв желваками, тихо, но властно приказал:
— Поднимайте людей, комиссар. Готовьте их к выступлению. Сколько у нас в строю, без группы Крамарчука?
— Восемьдесят семь.
— Разбейте на шесть групп. И постройте. Только очень быстро. Да, костры не гасить. Наоборот, получше разожгите. Если появится их самолет, пусть пилот считает, что мы в лагере.
* * *
…А ведь он мечтал навестить Марию. Фельдшер заверил Громова, что дней через семь рана окончательно заживет, и тогда… Где эта Гайдуковка? Очевидно, недалеко от Лазаревки, в которой Крамарчук и Мазовецкий оставили Кристич. Во время последней встречи (очень короткой, когда он ночью тайком пробрался в Квасное) они с Марией договорились, что, если она заметит опасность, сразу же уходит в Гайдуковку, к своей дальней родственнице.
Андрей понятия не имел, где находится это село, но расспрашивать у Марии уже не было времени. В отряде о нем тоже почему-то никто ничего толком не знал. Одни говорили, километров за сорок, другие — за шестьдесят. Впрочем, где бы эта Гайдуковка ни находилась, он найдет ее.
Почти год Мария прожила в соседней области, и Громов ничего не знал о ней. Но весной, раздобыв у местного старосты справку, удостоверявшую, что владелица ее — благонадежная сельская учительница Ольга Подолянская, Мария переехала в Квасное. Работать в школу она, однако, не пошла, сразу же устроилась санитаркой в больнице. Находиться в этих краях для нее было очень рискованно. Тем не менее Кристич решилась на это.
С той поры она не раз передавала через Роденюка в отряд бинты и медикаменты, но Беркут сумел повидаться с ней только четырежды. Четыре вечера — вот все, что было отпущено им судьбой. Увидеться с ней в пятый раз помешало ранение. А ведь за день до этого идиотского случая он договорился с Долватом (в лагере все знали, что Долват взялся обучать Беркута верховой езде, но никто не догадывался, что обучение это уже дважды проходило в ночных скачках к Квасному) провести еще одни «кавалерийские маневры».
В Квасном, как и во всем районе, администрация была румынской, не признававшая немецкую строгость оккупационного режима; может быть, поэтому ни у старосты, ни у местных полицаев само появление Ольги Подолянской и тем более — документы ее особых вопросов поначалу не вызвали. Однако не прошло и трех месяцев, как Мария поняла, что ее в чем-то подозревают и что началась слежка. Она сразу же передала через старика-связного записку, в которой попросилась в лес, но Громов снова, уже в который раз, решил не связывать ее судьбу с отрядом.
Все время Андрей жил в предчувствии беды, предчувствии последнего боя, и ему казалось, что, позволив Марии прийти в отряд, он снова заставит ее смертельно рисковать. Лейтенант все еще не мог простить себе, что вовремя не вывел Марию из дота. Но теперь он твердо сказал себе, что, если не погибнет в завтрашнем бою, обязательно разыщет ее и приведет в лес. А что, если это и есть тот единственный способ спасти Кристич, сберечь ее, помочь ей дождаться прихода наших войск?
— Товарищ командир, отряд построен, — почти по-армейски доложил Отаманчук.
Громов с сожалением посмотрел на исписанный лист бумаги. Как много он хотел сказать в этом письме Марии! А какими скупыми получились написанные им строчки… Но даже этими скупыми заскорузлыми фразами закончить письмо он все же не успел.
— Понял, командир, — попятился к выходу комиссар. — Минут десять у нас еще найдется. Я сам поговорю с бойцами.
40
Когда дежуривший у телефона роттенфюрер вышел из башни, он увидел, что Штубер сидит на камне лицом к стене и, обхватив голову руками, бездумно всматривается в почерневшие камни.
— Господин гауптштурмфюрер!…
— Пшел вон!
— Вас просит к телефону господин Ранке, — все же решился доложить роттенфюрер.
«Ранке?! — сразу же насторожился Штубер. — Если Ранке, это уже любопытно…»
После того как две недели назад партизаны наполовину уничтожили, наполовину развеяли по лесу второй подсадной отряд, Ранке ни разу не позвонил ему. И вообще о Штубере словно забыли. Казалось, он уже никому не нужен был ни в абвере, ни в гестапо, ни даже в сигуранце.
Вот уже две недели, подчиняясь неизвестно кем организованному заговору молчания, никто не передавал в крепость сводок чрезвычайных происшествий в районе, никто не обращался к нему за помощью. Он просто-напросто перестал кого-либо интересовать. Точно так же, как самого Штубера перестали интересовать чудом уцелевшие пятнадцать «рыцарей», которые еще числились в составе его группы. Предоставленные самим себе, они слонялись по крепости, не решаясь без крайней нужды выходить за ее ворота и не подчиняясь даже ускользнувшему от партизан фельдфебелю Зебольду, которого еще недавно побаивались пуще самого Штубера.
Подходить к телефону ему не хотелось. Однако времена, когда он мог послать подполковника к черту, видимо, прошли.
— Поступил приказ из Берлина, — начал Ранке без какого-либо вступления. — Вам предписано отбыть в Краков. Очевидно, для объяснений.
— Там указано, что именно для объяснений?
— Или для вручения Железного креста. За особые заслуги в борьбе с партизанами. Я обстоятельно ответил на ваш вопрос, гауптштурмфюрер?
«Паскуда! — выругался про себя Штубер. — Как он смеет?! Впрочем… Неужели действительно… для объяснений?»
— Что в таком случае будет с группой, господин подполковник?
— А что, разве она еще существует?
— Пока существует хотя бы один ее солдат.
— Теоретически — да.
— Но приказа о ее ликвидации не было. Мы пополнимся людьми, подучим их… — уже по-настоящему занервничал Штубер. Он понимал, что в ситуации, которая сложилась вокруг его группы, многое будет зависеть от мнения о ней шефов местного абвера и гестапо. — Иначе вам придется остаться наедине с партизанами, имея под рукой только продажных полицаев да случайно подвернувшихся тыловиков.
