— А меня не покидает ощущение, что именно полицаями да тыловиками мы все это время и обладали — судя по эффективности подавления партизанского движения. Впрочем, если на то будет воля командования…
Эту последнюю фразу о воле командования Штубер сразу же воспринял как своеобразный жест примирения. Обострять отношения с подполковником как раз сейчас, когда похвастать ему действительно нечем, Штуберу не хотелось. Не время.
И гауптштурмфюрер оказался прав: паузу Ранке использовал для того, чтобы разрядить обстановку и сменить тон. Несмотря на неудачи Штубера, у него все еще были основания опасаться этого человека. Особенно теперь, когда командира группы «Рыцари Черного леса» вызывали в столицу. Как-никак, отец Вилли принадлежал к когорте старого великопрусского генералитета.
— Но есть выход, — неожиданно проговорил он.
— Что вы имеете в виду?
— Лишь уважая ваше мужество, гауптштурмфюрер, даю вам последний шанс для того, чтобы хоть как-то поднять свой авторитет. — Штубер раздраженно посопел в трубку, однако возразить ему было нечего. — Только что меня уведомили, что в лесу, в районе скалистого плато Чертовы камни, окружена группа партизан. Командир батальона передал по рации, что полицаи узнали среди них вашего давнего знакомого — Беркута. Конечно, теперь с ним вполне могут справиться и без вас. Но с моей стороны было бы неблагородно не дать вам возможности пленить главаря партизан и доставить его в гестапо. Лично… доставить в гестапо.
— Действительно благородно, — оскорбленно признал Штубер.
— Что бы потом ни говорили о ваших способностях как командира группы особого назначения, никто уже не посмеет не считаться с этим фактом.
Ранке вновь красноречиво помолчал, давая Штуберу возможность оценить степень его рыцарства. И Штубер скрепя сердце оценил его. В конце концов, Ранке мог и сам выехать в лес, живым или мертвым доставить Беркута в город. И предстать героем.
— Пять минут вам, гауптштурмфюрер, на то, чтобы вы собрали жалкие остатки своего воинства и отбыли в лес. Я приказал командиру батальона не торопиться. Но учтите: брать Беркута придется живым. Можете считать, что я загорелся той же страстью общения с бывшими командирами-комиссарами, что и вы, — раздался в трубке туберкулезный смешок начальника отделения абвера. — Надеюсь, потом, когда все грозы над вашей головой отшумят, вы вспомните и о том, что где-то в Подольске прозябает ваш спаситель подполковник Ранке, — вдруг совершенно иным, рассудительным голосом закончил подполковник, и, не прощаясь, повесил трубку.
Никогда еще в своей жизни Штубер не испытывал большего унижения, чем при разговоре с этим паршивым абверовцем. У него вдруг появилось дикое желание выхватить пистолет и разрядить его прямо в телефонный аппарат. Штубер даже инстинктивно потянулся к кобуре, но вместо этого холодно приказал:
— Роттенфюрер, поднять группу! Обе машины — к воротам! В крепости остается один часовой. Остальные — в машины!
Живым он им Беркута, конечно, не привезет. Там же, в лесу, прикажет снять с него шкуру. И приказ будет выполнен. Уезжая отсюда, он увезет скальп этого варвара и повесит его на воротах своего родового замка.
— Вас не гложет предчувствие, мой фельдфебель? — спросил он, подходя к кабине своей фюрер-пропаганд-машинен.
— Они уже давно перестали посещать меня, господин гауптштурмфюрер, — мрачно ответил Зебольд, готовясь втиснуться в кабину грузовика. — Последнее предчувствие появилось у меня в тот день, когда вы представили меня к присвоению офицерского звания.
Это была дешевая месть. Зебольд понимал: не гауптштурмфюрер виновен в том, что это его представление затерялось где-то в лабиринтах военного ведомства.
— Не пытайтесь испортить мне настроение, мой фельдфебель.
— Через час партизаны испортят его нам обоим.
Однако последнее предчувствие у Штубера появилось намного раньше — как только он заметил в перелеске спешащих куда-то немецкого офицера и двух полицаев. А сомнение в правдивости этого предчувствия навсегда развеял взрыв гранаты.
41
Прямо перед крепостной стеной гряды, за которой залегли Андрей Громов и четверо его бойцов, горел столетний исполинский дуб. Он стоял в низине, и его могучая крона с ветвями, похожими на оленьи рога, возвышалась над грядой, вбирая в себя осколки мин и гранат и прикрывая позиции партизан дымовой завесой. Так уж получилось, что дереву пришлось вместе с ними сражаться и вместе с ними погибать. Вот почему лейтенант время от времени поглядывал на него с благодарностью человека, которому вовремя пришли на помощь.
«Ничего, может, и в этот раз нам повезет, — молвил он про себя, пытаясь успокоить неожиданно выстреливший пучком пламени и искр дуб. — Во всяком случае мы еще дадим им бой. А значит, по-солдатски…»
— Колар! — негромко позвал Андрей бойца, который лежал крайним, за уступом скалы-«башни». — Почему затихли те трое, что остались у ручья? Они живы?
— Немцы забросали их гранатами, — ответил Колар после небольшой паузы. — Больше я не слышал оттуда ни одного выстрела.
— Нужно отходить, командир, — почти прошептал залегший рядом с Беркутом Вознюк. Он был ранен в левое плечо, но продолжал отбивать атаки вместе со всеми. — Позади нас пещера. Отойти бы туда, пока фашисты не пронюхали о ней.
— Еще светло. По скале не пройдем — снимут. Вон, снова зашевелились. Отобьем атаку, тогда уж…
Между тем Беркут отлично понимал, что в пещере они тоже долго не усидят, любая пещера — это ловушка. А здесь, на каменистом взгорье, все же есть хоть какой-то шанс вырваться из кольца — только бы поскорее стемнело. Вот почему он все оттягивал и оттягивал время отхода.
Пламя на дубе то угасало, то разгоралось с новой силой. Те, что залегли внизу, за камнями, тоже наблюдали за его «самосожжением» и почему-то не спешили с атакой, даже прекратили стрельбу. Возможно, решили, что в сумерках выбить этих, последних, партизан будет значительно легче.
Беркут прислушался. Еще час назад со стороны болота доносилась жиденькая стрельба — очевидно, там держал оборону небольшой партизанский заслон или просто осталось несколько раненых, не пожелавших обременять своих товарищей. Но теперь и там все затихло. Эта тишина в какой-то степени успокаивала Андрея: значит, замысел его удался, оба отряда вышли за кольцо карателей. Фашисты спохватились слишком поздно. Он видел, как немецкие офицеры лихорадочно отводили своих солдат в сторону болота, пытаясь догнать основные силы партизан, а группу Беркута милостиво оставляли на попечение взвода румын и двух десятков полицаев. Но, оставшись без присмотра немцев, которые пять раз гоняли их в атаку в первых рядах, румыны и полицаи сразу сбавили прыть и провели всего одну атаку, да и то вялую, предпочитая постреливать из-за камней.
— Эй, Беркут, сдавайся! Ты свое отвоевал!
— Дай винтовку, — попросил Андрей Вознюка, откладывая свой автомат.
