— У нас что, ввели погоны? — первое, что он спросил, когда уловил на себе испуганный взгляд пленного. И сразу же спохватился. — Я спрашиваю, у нас, в Красной армии, наконец-то ввели погоны?
— Ну, ввели, — хрипло ответил сержант, сплевывая кровавую слюну и морщась от боли. — Что, возрадовалась душа твоя белогвардейская? А, сволочь, как ты меня…
— Как и положено на войне, — невозмутимо заметил Андрей. — Тебе приходилось видеть когда-нибудь человека, который безропотно дал бы убить себя или пленить?
— Значит, действительно из беляков? Слишком уж хорошо по-нашему тараторишь.
— Из красноармейцев я. Из лейтенантов Красной армии, — Беркут решил, что, предоставив возможность пленному самому задавать вопросы, узнает от него больше, чем узнал бы, устроив ему настоящий допрос. Этот метод он уже не раз испытывал, допрашивая пленных немцев и полицаев.
— Ну да, гнида, из лейтенантов ты… — пленный еще раз сплюнул, витиевато, от души, выругался и сначала повернулся на бок, потом на другой, затем сел, но по движению его рук и предплечий Беркут понял, что смысл этих «маневров» заключается в том, чтобы испытать на прочность узлы, которыми его связали.
— Сколько вас, когда и с какой целью десантированы сюда — на эти вопросы вы, конечно, отвечать не будете, — сказал Беркут, для начала, прощая ему «гниду». У него не было времени для выяснения отношений. — Однако на один вопрос вы все же обязаны ответить. Какое у вас звание? По-моему, младший сержант?
— Ну, младший. Ты что, погон никогда не видел? Или у фрицев тебя этому не учили?
— Значит, вы действительно красноармеец? Но почему в форме?! Почему вас забросили сюда в форме? Это же безумие!
— Чтобы и ты, и все твои фрицы-полицаи, а главное, местные люди видели, что это уже не какие-то там окруженцы, а настоящие бойцы Красной армии. А переодеться мы всегда успеем.
— Расчет на пропаганду успехов Красной армии, — примирительно согласился лейтенант. — Логично. Регулярная армия должна оставаться регулярной армией.
— Что ты мне лекцию читаешь, сука ты немецкая…
— Хамство — это не способ для объяснений, — резко заметил Беркут. — Даже если вы в плену и перед вами офицер противника — это все же офицер. По-человечески спрашивают, по-человечески отвечайте. Или молчите. Это ваше право.
— У тебя и философия ихняя, белогвардейская… — проворчал младший сержант, но уже обходясь без «изысканных излишеств». — Стреляй, гад, раз уж твоя взяла. Или веди куда следует. Чего толчемся здесь, болтовней занимаемся?
— Судя по произношению, вы украинец. Из местных. Это вы привели группу десантников сюда, на плато? Вы были проводником? Ну, говорите-говорите! Я и есть тот самый лейтенант Беркут, командир партизанской группы, которую вы разыскиваете. Неужели до сих пор не поняли этого?
— Брось?! — вдруг по-мальчишески удивился младший сержант. И, чуточку поколебавшись, уже совсем наивно переспросил: — Что, вы правда лейтенант Беркут? Но ведь говорили же… Да убили его! Что ты мне, параша гитлеровская?!
— О моей гибели здесь говорят с лета сорок первого. После каждой карательной операции немцев. Я действительно лейтенант Беркут. Чем скорее вы поверите мне, тем лучше для вас, — зачем зря терять время? Кто старший в группе? Мне нужно поговорить с ним. Срочно. Для этого я сюда и пришел.
— Ну, хорошо, допустим. А те, остальные? Они что, там подождут? Это тоже ваши, партизаны?
— Какие еще «остальные»?
— Да те, что шли долиной. Я же видел их со скалы. У меня там бинокль. Человек пятьдесят, в немецкой форме. Потому и не стрелял, чтобы…
— Человек пятьдесят?! — взволнованно переспросил Громов. — Не может этого быть, я шел один. Значит, это действительно немцы. По слухам, у них как раз намечается крупная операция против партизан, базирующихся в соседних лесах. Словом, поднимайся. Спектакль окончен. — Ножом, добытым из-за голенища, Беркут быстро разрезал веревку на руках десантника и помог ему подняться. — Только так, младшой: без фокусов… Тут уже всякие игры в сторону. Я — лейтенант Беркут. Рядом враг. Из этого и будем исходить. Твои ребята в землянке?
— В землянке. В километре отсюда. Так ты что, взаправду?…
— Сколько здесь ваших? — не желал выслушивать его сомнения Андрей.
— Пятеро. Один легко ранен. В руку, — уже более уверенно объяснил десантник, поспешая за Беркутом, который начал спускаться по склону.
— Кто командует?
— Младший лейтенант Колодный.
— А тебя как кличут?
— Горелый. Петр. Местный я, это вы точно… Мое село по ту сторону пустоши. И тоже Горелое. Там у нас полсела Горелых.
— На скале у тебя запасного автомата нет?
— Нет. Есть две гранаты. Я сбегаю.
Пока Беркут подошел к Черному Монаху, Горелый успел подняться на вершину, схватить гранаты и почти кубарем скатиться вниз.
— Они уже рядом. В ложбине. Вот вам бинокль, вот граната. Вторая, конечно, мне. У нас только так, по-братски…
— То, что я могу оказаться немцем, тебя уже не волнует?
— Уже один черт, — искоса посмотрел на него Горелый. — В бою виднее. Лучше, чем по любым документам.
— Только не спеши палить. Иначе они нас в три счета. Отходить будем в сторону скалы. Но не вздумай взбираться на нее — это ловушка.
— Понял, товарищ лейтенант.
— Повтори еще раз.
— Зачем? Ну, есть, товарищ лейтенант…
— Спасибо, — похлопал его по плечу Беркут. — Знаешь, давно не слышал вот такого ответа от красноармейца. Соскучился. Я ведь кадровый.
— А наш младший лейтенант — из геологов. Десантником уже на войне стал. Но командует, как кадровый. Понял. Молчу… — почти шепотом закончил Горелый, заметив приложенный к губам палец Беркута.
Они обошли овраг, пробежали небольшую, без единого камешка на своем удивительно зеленом ковре лужайку и оказались перед невысокой грядой замшелых валунов, за которой начинался склон долины.
