— На чердаке сарая. Крыша там разрушена. Обстрел великолепный.
Беркут и Мазовецкий переглянулись. Каждый из них подумал сейчас об одном и том же: если бы пулеметчики дежурили на своей точке, а не дремали в доме, или слонялись по двору, они видели бы все, что происходило на дороге возле каньона. Но уж то, что будет происходить там через несколько минут, они непременно заметят. И огнем поддержат карателей.
— Молодцы, хорошо придумано, — сказал Беркут, отворяя полуразвалившуюся калитку и проходя мимо солдата во двор. Мазовецкий сразу же последовал за ним, незаметно кивнув при этом Горелому. Тот поднялся со своего сиденья, прошелся вдоль ограды, посматривая, нет ли кого поблизости и, вернувшись к мотоциклу, остановился у коляски, возле закрепленного на турели пулемета.
— Унтер-офицер на чердаке? — поинтересовался тем временем Беркут у шедшего за ним рядового.
— Никак нет, господин обер-лейтенант. Ушел в село. У него там свои дела. Заодно принесет завтрак.
— Хозяйка отказывается кормить вас? — улыбнулся обер-лейтенант.
— С хозяйкой нам не повезло. Ее просто нет. Был только старик-хозяин.
— И где же он сейчас? — весело спросил Андрей, уже входя в дом.
— Закопали в огороде… Он оказался слишком подозрительным. И неприветливым. Явно был связан с партизанами.
— Так вы что, сами судили и сами повесили его?
— Да нет, — охотно объяснил солдат. — Отто, ну, унтер-офицер, просто-напросто забил его насмерть. Ногами. Немного выпил, конечно. Чем меньше остается этих русских, тем спокойнее.
— И вы что же, без суда, без разрешения командования убили старика? Даже не доложив об этом командиру? — не повышая голоса и ничуть не удивляясь услышанному, безразличным каким-то тоном спросил обер-лейтенант, вежливым жестом приглашая солдата войти.
— Но… Я не знаю. Наверное, унтер-офицер доложит, — немец уже понял, что сболтнул лишнее. Худощавое, прыщеватое лицо его, на котором едва пробивался первый пушок, покрылось сероватыми пятнами бледности. — Старика действительно стоило убрать. Живет на краю села, возле леса… Здесь каждый второй помогает партизанам.
— А вы бы хотели, чтобы каждый второй житель села встречал вас объятиями? Сдать оружие!
— Простите?…
— Я сказал: сдать оружие! Ваша фамилия?
— Венцмайер, господин обер-лейтенант. Но ведь я же… Если этого старика нельзя было убивать… Так ведь это не я. Мне приказал унтер-офицер.
— Так все-таки убили вы? Лично вы?
— Нет, просто я тоже ударил его… Всего несколько раз. Но, знаете ли, старик… — Пока он все это объяснял, Мазовецкий успел снять с его плеча автомат, отстегнуть ремень со штыком и патронташем, а из-за голенищ достать два запасных рожка.
— Господин обер-лейтенант, — вдруг появился на пороге Горелый. — Из села выезжает колонна.
Первое, что удивило Беркута, — Горелый сказал все это по-немецки, почти без акцента. Он совершенно забыл, что после десятого класса этот парень год преподавал в школе, где не было учителя немецкого, и готовился поступать в педагогический. Горелый успел сказать ему об этом вчера, когда Беркут по очереди знакомился с каждым из парашютистов, однако капитан не воспринял его слова всерьез.
— Это сразу меняет ситуацию, — объяснил Андрей солдату, доставая пистолет. — А что касается вас, рядовой, то сжечь село, предварительно перевешав его жителей, — это суровая мысль. Будем считать ее вашим последним словом перед партизанским судом.
— Но я ничего такого не говорил!
— Такое вслух произносить не обязательно.
Только теперь, осознав, что происходит, солдат вдруг яростно взвизгнул и, оттолкнув Мазовецкого, бросился к окну. Однако пуля настигла его прежде, чем он успел прыгнуть на подоконник.
— Фашиста — в огород, — приказал Андрей младшему сержанту. — Мазовецкий — на чердак сарая. Снять пулемет. Он нам еще пригодится. Патроны — тоже.
Пока Горелый и Мазовецкий укладывали в коляску мотоцикла пулемет и колодку с лентами, Беркут прохаживался у ворот, выглядывая унтер-офицера. Но едва проторенная и почти заросшая бурьяном дорога, ведущая из села к этому дому, была пустынной. Да и сама улица казалась вымершей.
Тем временем, медленно извиваясь между порыжевшими холмами, колонна выползала из села по соседней, центральной улице его. Капитан насчитал шесть машин с солдатами. Седьмая, идущая последней, показалась ему несколько странной на вид, и, глянув в бинокль, Андрей убедился: радиолокационная!
— Горелый — в коляску! — Беркут подхватил снятый с сарая пулемет и сел на заднее сидение. — Давай, поручик, поближе к шоссе. Будем считать, что унтер-офицеру Отто повезло больше тех, кто сидит сейчас на машинах.
Проехав до первого изгиба, у которого долина очень близко подступала своим пологим склоном к дороге, Беркут высадил Горелого и, быстро объяснив ему, как обращаться с немецким пулеметом, приказал Мазовецкому подъезжать к обочине.
— Пока не выдавай себя, — бросил он младшему сержанту. — Прикроешь нас, когда немцы начнут возвращаться в село.
11
Стоя в небольшой лощине у мотоцикла, Беркут наблюдал, как, пропустив мимо себя большую часть колонны, бойцы засады нанесли гранатный удар по задним машинам. И сразу же ожили оба пулемета. В бинокль хорошо было видно, что две передние машины тоже остановились, очевидно, немцы растерялись, не зная, что предпринять: уходить подальше от засады или же возвращаться и вступать в бой.
Вот только группа младшего лейтенанта подключилась к стычке как-то слишком уж поздновато и вяло, словно по-рыцарски выжидала, когда противник спешится и приготовится к бою. Воспользовавшись этой нерасторопностью, две первые машины сумели развернуться и по придорожной равнине помчались обратно к селу. В то же время уцелевшие немцы с задних машин, откатившись в редколесье, довольно быстро опомнились, залегли и открыли ответный огонь, по одному, перебежками, растекаясь так, чтобы охватить каньон со стороны села.
«Поняли, что нас немного, — подумал Беркут, сходя с мотоцикла, который Мазовецкий подогнал к повороту дороги по склону холма. — И пытаются смять».
— Нужно было оставаться с группой, командир, — нервно ударил кулаком о кулак Мазовецкий. — Нас трое, да два пулемета…
— Пулемет был бы один, — спокойно заметил капитан, зная, что это его спокойствие, как обычно, еще больше взвинтит поручика. Он и сам понимал, что зря распылил людей, но, увидев, что, выйдя из-под огня, крытая машина медленно выползает на дорогу, сказал себе: «Не торопись каяться. Бой покажет».
— Какого черта вы торчите здесь?! — вывалился из кабины грузный капитан-связист, как только локационная машина поравнялась с мотоциклом. — Вы что, не видите, что там происходит?!
— Видим, все видим, — Андрей мельком взглянул на Мазовецкого, как бы приказывая: «За пулемет!» — и пошел навстречу капитану.
