— Логично. Однако предпочитаю оставаться в Украине до тех пор, пока здесь остается хотя бы один немец. А что сдерживает тебя?
— Хотел бы увести с собой Корбача и Анну. Все-таки втроем. У них есть опыт рейда из Польши сюда. Прошли твою школу. Они польские граждане, и было бы вполне оправданно…
— Согласен, было бы… — перебил его Беркут. — С ними ты говорил?
— Корбач решительно отказался. Сказал, что останется воевать с Беркутом. Все мои напоминания о том, что он поляк…
— Он украинец, Владислав. Украинец, живший в Польше. Где их немало. Как, впрочем, и поляков, живущих в Украине.
— Но разве он родился не в Польше? Разве не там его Родина?
— Предоставим это решать ему самому, — примирительно остудил поручика Беркут, понимая, что продолжать спор на эту тему — значит бередить «национальную рану» Мазовецкого. — Ты согласен с таким подходом, что Корбач, как украинец, родившийся в Польше, сам имеет право решить, возвращаться ему сейчас в Польшу, или же оставаться на этнической родине?
— Согласен.
— Слава богу, что хотя бы по одному из вопросов «высокие договаривающиеся стороны» сумели кое-как договориться.
— Но дело даже не в этом.
— В чем же тогда?!
Какое-то время Мазовецкий молчал. Беседа происходила в одной из хат Горелого, куда они, вместе с тремя бойцами, зашли после очередного выхода на шоссе, устраивая «вольную охоту» на немецкие машины. Была ночь, двое бойцов спали в соседней комнате, поэтому офицеры говорили вполголоса, стараясь не нарушать их сон.
— Корбач не говорит об этом, но я уверен, что парень ждет твоего приказа. Ты его кумир. Стоит тебе приказать…
Беркут сдержанно улыбнулся. Как все просто: прикажи — и он пойдет!
Корбач тоже был с ними. Сейчас он охранял их, затаившись где-то между сараем и стожком сена.
— Так что, выйти и приказать: «Следуй за этим человеком в Польшу и поднимай там восстание»? Если ты, поручик, уверен, что поступать следует именно так, — скажи, я пойду и прикажу. Хотя я не уверен, что человека, рвавшегося в Украину, чтобы продолжить борьбу с фашистами на земле своих предков, человека, который сражался с войсками довоенного польского правительства, можно вот так, просто, взять и заставить вернуться в Польшу? А главное, что в этом есть смысл! Ведь не на прогулку же ты отправляешься. Тебе нужны надежные люди. В которых ты был бы уверен, как в самом себе. Другое дело Анна Ягодзинская, истинная полька, католичка. Ты — красивый парень…
— Много ты знаешь о ней! Если Корбач еще сомневался, говорил, что, в общем-то, конечно, можно было бы и вернуться, но ведь Беркут остается здесь… то Ягодзинская сразу ответила резким отказом.
— В таком случае, можешь не сомневаться, что уж Анне-то я смогу приказать, — иронически заметил Беркут. — Это проще простого.
— Просто ты не понимаешь, что девушка влюблена в тебя.
— Глупости, — быстро ответил Андрей. — Все говорят, что она увлечена другим офицером. Неужели не приходилось слышать?
Если бы Беркут мог видеть лицо Мазовецкого! Но в темноте он заметил только то, что Владислав вдруг запнулся и старательно, уже не заботясь о покое спящих бойцов, прокашлялся.
— Ладно, пан поручик, не будем выяснять. Конечно же, самой Анне виднее. Одно могу сказать: если тебе эта жгучая полячка нравится, то считай, что Беркут тебе не соперник. Из этого и исходи. Но решать идти или не идти в Польшу, — ей самой. Как, впрочем, и то, любить или не любить того или иного поручика Войска Польского.
— Ты и в беседах с другом ведешь себя так, словно командуешь боем, — неожиданно подытожил Мазовецкий, поднимаясь и направляясь к двери. Разговор он считал законченным. — Мне не понятна твоя жесткость, очень смахивающая на жестокость.
* * *
Разговор этот Беркуту вспомнился не случайно. Узнав о запросе Украинского штаба партизанского движения, Мазовецкий сказал, что ответит сегодня, в семнадцать ноль-ноль, за полчаса до радиосеанса. Капитана удивляло уже хотя бы то, что поляк попросил так много времени на раздумья.
— Ну что, решился наш пан поручик? — появился в штабной землянке, соединенной давним, еще «монашьим», подземным ходом с пещерой на склоне плато, младший лейтенант Колодный.
— Пока не знаю, — пожал плечами Беркут.
— Так что передавать будем? Смотрю: бродит по пустоши. Вроде бы не в духе, нервничает.
— Сейчас поговорю с ним еще раз.
— Твердо посоветуй согласиться. Твердо. Если полетишь без него, в Центре это могут «не так» истолковать.
— Что значит «не так»? Лететь или не лететь — право самого поляка.
— …Но поляка, действующего в составе нашей группы, — напомнил Беркуту командир десантников. — Отказ лететь на Большую землю может породить много лишних вопросов, касающихся не только самого Мазовецкого, но и вас, капитан, всей нашей группы.
— Они и так неминуемо возникнут, так что на этот счет я не обольщаюсь.
Они вышли из землянки и сели на замшелые, покрытые изморозью камни, принесенные сюда и уложенные так, чтобы образовалось нечто похожее на крепостной вал.
— Тут, знаете ли, вопрос еще и политический, — попробовал развить свою мысль младший лейтенант. — Ведь кто такой, в сущности, Мазовецкий? Офицер армии буржуазной Польши. Столько воевал в советском партизанском отряде, и вдруг отказался сесть в специально присланный в тыл врага советский самолет! — Младший лейтенант протянул Беркуту пачку «Казбека», но тот лишь вежливо улыбнулся, уже в который раз напоминая, что не курит. Обычно Колодный, как и все остальные, курил либо махорку, либо трофейные немецкие сигареты. Но, когда хотел серьезно поговорить с командиром, обязательно извлекал из своего огромного вещмешка пачку «Казбека», запасы которого казались неисчерпаемыми. — Из этого что, товарищ капитан, следует, — проговорил десантник, не вынимая изо рта папироски. — Из этого следует, что то ли работы с ним никакой не проводили на предмет классового сознания, то ли вообще…
— Какое еще «классовое сознание»? Он — потомственный польский шляхтич, дворянин. Человек воюет, бьет фашистов. Разве этого недостаточно? И что значит «вообще»? — сдержанно спросил Беркут. — Что «вообще»? Договаривай.
— Почему договаривать должен я? — нахмурился Колодный. — Договаривать будут там, за линией… Как-никак не из командировки в Самарканд возвращаетесь — из вражеского тыла. Это всегда учитывается. И еще, товарищ капитан, я бы посоветовал запросить у Центра разрешения на прилет вместе с вами Анны и Арзамасцева.
— С полькой все ясно: она может стать медсестрой в одной из польских частей. А почему возникает имя Арзамасцева?
— На мой взгляд, оно должно возникать в первую очередь. Насколько я помню, вы бежали вместе с ним из эшелона. И до прибытия сюда никогда более чем на час не разлучались. А если бы захватить и Корбача, вообще было бы прекрасно.
