Проводив его взглядом, Беркут сошел с тропинки и, останавливая каждого из бойцов, еще раз придирчиво осмотрел экипировку. Кроме Крамарчука, небольшие рюкзаки несли Арзамасцев и Корбач. В рюкзаке Корбача была и красноармейская форма Беркута. А пока что под плащ-палаткой у капитана, как и у Мазовецкого, чернел эсэсовский мундир.
Остальные мужчины были одеты в вермахтовские шинели без погон, а в карманах припасены повязки полицаев. Только Анна оставалась все в той же спортивной куртке, в которой пришла вместе с Беркутом из Польши. Эта куртка, а еще — солдатские брюки, полуоблезлая заячья шапка и старые, ссохшиеся сапоги делали ее похожей на неуклюжего, худощавого деревенского паренька.
Капитан понимал, что экипировка этого «войска» могла сбить с толку кого угодно, только не немецкий патруль. Уставшие, продымленные партизанскими кострами… Единственная надежда была на то, что в последний момент они сумеют пустить в ход свой самый убедительный «аусвайс» — оружие. А там… бой покажет.
Возвышенность переходила в извилистую гряду невысоких заледеневших холмов. Чтобы не плутать между ними, группа спустилась в широкую долину, где склоны были увешаны гирляндами серебристых рощиц, между которыми чернели бревенчатые стены хат, зябко кутавшихся в косматые шали соломенных крыш. Село это не имело улиц. Как и многие другие подольские села, все оно состояло из разбросанных по склонам долины хуторов или, по-местному, «куткив». Обходя по кромке рощи один из таких хуторов, бойцы обратили внимание на подводу, запряженную парой рослых лошадей.
— А ведь можно рискнуть, а, командир? — сразу же оживился Крамарчук, и, не дождавшись разрешения, бросил вещмешок к ногам поручика.
— Только конокрадами мы еще не были, — проворчал Мазовецкий.
— Зато к утру окажемся на двадцать километров ближе к Польше, — остудил Владислава сержант. — Пройдите чуть дальше, к дороге, — уже на ходу давал им «конокрадские» наставления. — Да не забудьте мои пожитки.
Проверив автомат, он натянул на рукав повязку и, пригибаясь, перебегая от куста к кусту, начал приближаться к усадьбе. А через несколько минут он уже лихо подогнал подводу к колодцу, за которым, в орешнике, его ждала группа, и, не обращая внимания на крики и стрельбу в воздух, которыми кто-то там, в селе, запоздало оповещал о нападении партизан, прокричал:
— Каких я вам красавцев изловил, а, генералы! За такую пару барон Вайда из того табора, в котором я прогулял свою цыганскую молодость, отдал бы за меня лучшую цыганочку.
Ему никто не ответил. Делить восторг было некогда. Быстро загрузили на подводу вещмешки, сверху на них усадили Анну и, рассевшись, кто как мог, погнали лошадей за изгиб долины. Но только там заметили, что дальше дорога выползает на высокий, рыжеющий двумя холмами перевал.
— Ну, везуха! Ну, цыганское счастье! — изумился Крамарчук этой неожиданности, нервно оглядываясь на окраину села. — То постромки не выдерживают, а то подковы отпадают…
Корбач и Арзамасцев тут же соскочили с подводы и начали медленно отходить вслед за ней, поджидая, когда из-за изгиба появится все еще не угомонившийся вооруженный возница. Остальные облепили эту Богом посланную им «кибитку», помогая лошадям. Но животные словно понимали, что они похищены, и еле передвигали ногами, вырываясь из упряжи каждое в свою сторону. Этим-то и воспользовался полицай. Он подбежал к колодцу, засел за ним и первой же пулей пробил рюкзак у самой ноги Анны, другой — расщепил задний борт, третьей прострелил полу шинели Арзамасцева…
Путь на перевал сразу показался им всем бесконечно долгим. Полицай, похоже, и дальше собирался расстреливать их, словно в тире. Смерть играла с ними «в рулетку», как бы предвещая: все равно кто-нибудь да погибнет, а кто именно — не так уж и важно. Кому-то сегодня обязательно не повезет. Тем более что Корбач и Арзамасцев лишь беспомощно огрызались короткими очередями, прекрасно понимая, что из автоматов с такого расстояния притаившегося за срубом полицая им вовек не достать.
Но вот партизаны уже почти у самого перевала. Судьба все еще хранила их. Вдоволь настрелявшись, этот горе-стрелок наконец поднялся во весь рост и теперь, потрясая винтовкой, посылал им вслед проклятия, которые никак не могли заменить патроны. Решив, что опасность миновала, Корбач и Арзамасцев догнали подводу, и Крамарчук снова взобрался на передок. Теперь партизан интересовало только одно: что там, за этим продуваемым ледяным ветром перевалом? Поэтому, увлекшись, они не сразу заметили, как из села вырвалось десятка два кавалеристов.
«Румыны! — первым бесстрастно осмотрел их жиденькую, воинственно орущую „орду“ Беркут. — „Королевские гусары“. И главное — вовремя».
Подталкиваемая бойцами, подвода уже втягивалась в горловину зигзагообразного прохода. За пригорком пули их не достанут. Но все равно это лишь передышка. Рассыпавшись по склону, кавалеристы уже начали штурмовать возвышенность, поднимаясь на нее по обе стороны дороги. Склон был скользким, кони оступались, вставали на дыбы и падали. Но полицай-возница метался позади цепи, словно генерал позади колонны своего поредевшего авангарда, требуя продолжать этот с ходу начатый штурм крепости.
* * *
Достигнув перевала, партизаны увидели, что к развилке дорог приближается машина. Она двигалась по вымощенному булыжником шоссе, уходившему на северный, менее крутой склон возвышенности, чтобы сойти по нему к видневшемуся вдалеке мосту.
— Подводу — поперек дороги! — приказал Беркут, понимая, что на перевале кавалеристам все равно придется собраться у горловины. — Задержите их. Мазовецкий, за мной!
Машина медленно, осторожно подходила к спуску. Водитель и его спутник слышали стрельбу и ехали с приоткрытыми дверцами, готовые в любую минуту оставить кабину. Однако, увидев «своих» офицеров, немного успокоились.
— Вас только двое?! — спросил Беркут еще издали, посматривая на задок крытой машины. — Что в кузове?
— Продукты, господин оберштурмфюрер! — ответил фельдфебель, старший машины, всматриваясь в покрытую сумерками вершину возвышенности, за гребнем которой шел бой.
— Оставить машину — и в цепь! Нас атакуют партизаны.
— Но нас всего двое и через час мы должны прибыть…
— Прекратить разговоры! — взмахнул Беркут пистолетом, уже стоя у радиатора. Время было выиграно: немцы подпустили их к себе. Краем глаза капитан видел, что, перескакивая через извивающиеся вдоль дороги небольшие овраги, приближается с автоматом наперевес поручик Мазовецкий. — Слушай приказ! Оставить машину — и бегом туда, к подводе. Нас атакуют партизаны-кавалеристы.
Фельдфебель с ужасом, в полном оцепенении, проследил, как, не проронив ни слова, второй офицер сбросил водителя с подножки, выстрелил в него в упор, а еще через секунду оказался за рулем. В страхе он даже не заметил, как рука оберштурмфюрера легла на его автомат…
Подогнав машину поближе к склону, Беркут и Мазовецкий бросились на помощь своим и, заставив залечь последних шестерых кавалеристов, которые, уже без лошадей, пытались приблизиться к перевалу, дали бойцам возможность отойти. Вся группа уже бежала к машине, лишь Ягодзинская как ни в чем не бывало хлопотала возле лошади, стараясь перевязать ей какой-то тряпицей раненное ухо. В ответ на эту заботу лошади, привязанные поводьями к колесам, испуганно дергали подводу, изо всех сил стараясь искусать свою благодетельницу.
