— Понятия не имею. Кто-то ведет бой. Сначала оттуда, от дороги, доносилась трескотня мотоциклов, а теперь вот… Очевидно, немецкая моторазведка напоролась на кого-то из наших.
— На дозор, что ли?
— Да нет, дозор вон, в ста метрах, — за последней котловиной. А там, где идет бой, никого из наших быть вроде бы не должно.
— Что-то я не понимаю тебя, лейтенант. Кто-то же там сражается. Не с привидениями же немцы воюют.
— Значит, нарвались на кого-то из отступающих. Видно, прорываются к нам. Час назад, когда еще светло было, там тоже стреляли. Я послал двух бойцов. Немцев они видели, даже вступили с ними в перестрелку. А наших, вроде, никого.
— Если кто-то прорывается к нам, то что ему мешает? Между ними и нами немцев нет. Похоже, наоборот, они сдерживают немецкий патруль. Мальчевский! Младший сержант Мальчевский!
— Младсерж Мальчевский перед вами, отцы-настоятели! — появился тот из-за возвышающейся между двумя домами скалы. За ней бойцы развели небольшой костер, который Мальчевский теперь охотно поддерживал, всячески увиливая при этом от прочей трудовой повинности.
— Разведайте, кто палит из всех стволов. Только побыстрее. В случае необходимости, поддержите огнем и приведите отступающих сюда.
— Это я мигом. Зотов, — позвал он своего напарника по костру, — за младсержем Мальчевским, рысью!
Волны сумрачного тумана зарождались где-то по ту сторону реки, надвигались, охватывая вершины утесов, на плато, и медленно опускались по их ребристым склонам все ниже и ниже, чтобы в конце концов слиться с заиндевевшей поверхностью возвышенности.
Река уже покрылась свинцовым покрывалом, но оно было не настолько плотным и толстым, чтобы заглушить исходящую из ее течения ревматическую влажность, немилосердно пропитывающую шинели, сапоги, да и сами, без того увлажненные потом, солдатские тела.
Поеживаясь, Беркут проследил, как в одной из гонимых низовыми ветрами волн тумана скрылись двое его бойцов, и вновь прислушался к тому, что происходило на дальней заставе, у ворот Каменоречья. Тишина, которая на несколько минут воцарилась там, неожиданно снова взорвалась пулеметной россыпью, переплавилась на приглушенную, едва уловимую здесь, шмайссеровскую трель и, наконец, заключительным аккордом этой фронтовой симфонии прогрохотал взрыв гранаты.
— За работу, окопники, за работу! — вывел он из оцепенения десяток бойцов, тоже прислушивающихся к отзвукам боя. Одни из них основательно заваливали ближний проход и громоздили каменные гнезда по его сторонам, другие хлопотали возле развалин дома, словно напористая семья, решившая укорениться на чужом пепелище.
— Может, нам всем пойти туда и подсобить? — спросил Глодов, хотя особого рвения заниматься фортификацией плацдарма до сих пор не проявлял.
— Не будем тратить время, а главное, не будем привлекать к себе внимание германского командования. По всей видимости, в нашу сторону отходит какая-то запоздалая группа. Ну, так Мальчевский сейчас все выяснит. Вы же помните, что основной наш рубеж будет пролегать здесь. И поскольку окопы здесь рыть невозможно, отгораживайтесь от противника камнями.
— Но, может, все-таки рванем, поможем? — несмело предложил теперь уже кто-то из бойцов. — Пропадут ведь.
— Не должны. И потом, не исключено, что немцы просто-напросто провоцируют нас, выманивая на равнину.
— Не очень-то немцы и мастаки на такие хитрости, — заметил лейтенант. — У них все по тактике ведения боя: танки, пехота, смешанными силами…
— На передовой — да, — согласился Беркут, они с лейтенантом переговаривались вполголоса. — Но по тылам, в спецслужбах, у них достаточно опытные инструктора. В этом мне не раз приходилось убеждаться.
Разведчики вернулись почти через час, когда на первой заставе все давно затихло и капитан уже начал волноваться за их судьбу — как бы не достались немцам в качестве языков. Он и Глодов сидели у догорающего костра. Остальные бойцы второй заставы расположились в большой комнате с неплохо сохранившимся потолком. Они наносили туда из полуподвального сарайчика позапрошлогоднего сена, затащили пару изорванных матрацев, набросали шинелей и, устроив себе фронтовой курорт, громко и бесшабашно живописали собственные любовные похождения.
— Мальчевский, ты, что ли? — с трудом распознавал в темноте его фигуру капитан.
— Кто же еще?! Младсерж Мальчевский после приема парад конницы маршала Нея.
— Почему в одиночестве?
— Все в порядке, отцы-настоятели! — Мальчевский решительно не признавал никакой субординации и, похоже, приучить к ней младшего сержанта в условиях этого гарнизона было бы пустой тратой времени. Да Беркут не очень-то и стремился к этому. — Зотов уже в хате, трофейные раскуривает.
Мальчевский присел к костру, подгоревшей веткой расшевелил угольки, и, демонстративно добыв из кармана портсигар, тоже трофейный, протянул его капитану.
— Младший сержант Мальчевский, встать! — остановил его Беркут. — Я приказываю: встать! — А когда тот нехотя поднялся и даже изобразил нечто похожее на стойку «смирно», продолжил: — Доложить о результатах разведки.
— Так ведь я уже, как Суворов — императору, почти стихами…
— Как полагается, доложить. По всей форме.
— До предела разболтались, — одобрительно проворчал Глодов, тоже потянувшийся было к портсигару.
— Если по всей форме, товарищ капитан, — басисто отчеканил младший сержант, — то никакого хр… извиняюсь, мы там не обнаружили. Кроме немчуры. Немцев — человек двадцать. На мотоциклах. Какой-то мотоциклетный взвод сбился с дороги и сдуру попер сюда, решив, что где-то здесь переправа. Тут их кто-то из наших окруженцев и остановил. Может, на каких-нибудь пятнадцать — двадцать минут, но остановил. А сам погиб. У немцев, видать, тоже потери… Сам слышал, как кто-то из них кричал: «Господин фельдфебель, здесь еще один убитый. Это рядовой Крюнге».
— Вы что, владеете немецким? — строго, недоверчиво уточнил капитан.
— Два десятка слов. Из фронтового, так сказать, словаря, — объяснил вместо него Глодов.
— Значит, так и не ясно, с кем они там воевали?
— Да хрен их, отцы-настоятели, пардон… Словом, поползали мы, камни понюхали. Вроде нашими портянками не пахнет. Сплошной вермахтовский эрзац-одеколон. И чтобы говорили о русских — тоже не слышно. Словно их там и не было.
— Это все?
— Почему все? Мы, от расстройства желудков, тоже пальнули по ним несколько раз. Одного точно свалили, другого вроде ранили. Они по нас — из мотоциклетных пулеметов. И «шмайссерами». Мы, конечно, извинились за шутку — и назад. Они тоже на мотоциклы…
— И что, там уже вообще не осталось больше немцев? — спросил Беркут.
— Да нет, те, что стерегут нас, ну, те бродяги из команды гауптмана, вроде еще отлеживаются. Мотоциклистов они, видно, сначала проморгали. Потом бросились на помощь. А когда те драпанули, тоже не спеша отошли подальше, в долину, к кострам.
