Мария Кондратьевна похолодела. Сбывались все ее самые худшие
страхи.
— Не надо, — тихо проговорила она, —
пожалейте. Я к сыну иду, к Юрочке. Вещей ему теплых, гостинцев… Если вам надо
чего, вы возьмите, только не все — чтобы Юрочке тоже осталось. Я его полгода
уже не видела…
Юрочка служит здесь, сыночек мой. Я одна его растила. А
теперь вот ни писем от него, ни свиданий не дают…
Мария Кондратьевна говорила и говорила, пытаясь заговорить
смерть, как ее деревенская бабка заговаривала когда-то кровь из порезанного
пальца или зубную боль.
Но, взглянув в холодные, равнодушные глаза мужчины, она
поняла, что все напрасно, что ничего сделать она не сможет, что смерть нагнала
ее на этой мартовской проселочной дороге…
— С сыном хочешь увидеться? — тихо спросил
убийца. — Увидишься. Скоро уже.
Поняв страшный смысл его слов, она тихо ахнула, и две
дорожки слез побежали по ее щекам…
Убийца взмахнул ножом, и Мария Кондратьевна повалилась на
снег. Какое-то время она еще видела черные ели в белом снежном уборе, но вскоре
свет померк в ее глазах.
Убийца подтащил ее тело к протекавшему неподалеку ручью и
сбросил в черную полынью, потом туда же приволок тяжело набитые сумки — теплые
вещи для Юрочки, домашние гостинцы…
* * *
Алексей вышел из метро и перевел дух.
И хоть на улице шел мелкий дождь со снегом, ему стало легче.
В метро, как обычно, было множество распаренных озлобленных людей.
Алексея зажали в угол, в левый бок больно врезался поручень,
стало трудно дышать. На улице полегчало, Алексей вдохнул медленно и неглубоко —
боль прошла. Что ж, надо идти домой. При мысли о том, что он будет давиться три
остановки в переполненном трамвае, его затошнило. Он выбрал путь пешком, и ноги
сразу промокли в старых ботинках. Да при такой грязи спасли бы только болотные
сапоги. Алексей поймал себя на том, что нарочно замедляет шаг, чтобы попасть
домой позже.
Он стиснул зубы и рванулся вперед. Что, так и шляться под
снегом? Еще не хватало воспаление легких подхватить!
Дверь он открыл своим ключом — не хотелось ни с кем
сталкиваться в коридоре. Сегодня у него не было сил выслушивать упреки и
оскорбления. Но ему не повезло, как всегда, отметил он, горько усмехаясь про
себя. Скандал разгорелся до его прихода, и теперь он подоспел как раз вовремя.
Они уже высказали друг другу все, что думают, выпустили пар, и настал момент
объединиться против нового лица. Так что Алексей оказался очень кстати.
— Что так долго? — хмуро спросила жена, появляясь
на пороге.
— А он никогда не торопится, — ехидно вякнула теща
из кухни, — еще бы. Ведь не ему обед десять раз подогревать.
— Хоть бы «здрасте» сказали! — не выдержал
Алексей.
Они удивленно замолчали, но быстро оправились, увидев, что
Алексей снял куртку, расшнуровал ботинки и положил на столик под зеркало одну
перчатку.
— Где вторая? — грозно вопросила теща.
Алексей разогнулся с трудом, в ушах звенело.
— Что? — глухо спросил он.
— Так я и знала! Этот остолоп опять потерял перчатку!
Перчатки действительно были почти новые, кожаные. И
наверняка он потерял одну.
Водился за ним такой грех, но почему-то сегодня их крики по
поводу пропавшей перчатки довели его до бешенства.
Из своей комнаты выползла дочь. Она стояла в старых лосинах,
некрасиво обтягивающих толстый зад, и жевала резинку, с любопытством наблюдая
за скандалом. Его дочка…
Да не его же!
Никогда он раньше не позволял себе так думать. Женился на
Аньке, взял ее с ребенком — так знал же, на что шел. Сам сказал ей: дочка будет
наша. И тещу терпел семнадцать лет. Угождал ей во всем, лишь бы мир был в
семье. Ничего не помогало.
Тещин голос набирал обороты, она перешла на личности.
«Может, надо было разменяться с самого начала?» — безнадежно
думал Алексей.
Он посмотрел на них троих — жену, тещу и дочь — и понял, как
они похожи. Нет, ничего бы не помогло.
— Дармоед! — надрывалась теща. — В дом
ничего. Только вещи теряет! В квартире черт те что творится, а он шляется
вечно!
Это была заведомая ложь, их окаянную квартиру и дачу тоже он
вылизал в свое время как игрушку. Ну не умеет он зарабатывать деньги. Так не
всем же быть новыми русскими.
Он долго держался за свою государственную контору, но вот
появился новый директор, что-то там в верхах перерешили — и сократили
пол-института. Из тех, кто сам раньше не ушел.
Он стоял в коридоре и смотрел на их орущие рты. Интересно, если
он будет вот так молчать, насколько их хватит?
Теща, не в силах смириться с пропажей перчатки, кинулась к
его куртке и стала обшаривать карманы. Алексей хотел было ей помешать, но спину
ломило, голова кружилась. И он отступился. Теща с торжеством вытащила у него из
кармана трудовую книжку и тонкую пачку денег. Она застыла было на миг, тупо
глядя на то, что у нее в руках, но жена оказалась сообразительнее, выхватила
книжку и прочитала вслух:
«Уволен в связи с сокращением штатов».
Казалось бы, ну что такого ужасного, думал Алексей. Они же
сами все время орали, чтобы он не цеплялся за эти жалкие гроши и искал другую
работу. Но две стервы просто обрадовались, что им подвернулся новый повод
поскандалить. Дочь равнодушно пожала плечами и хлопнула дверью своей комнаты.
«У Аньки голос визгливый, — думал Алексей, — но до
тещи ей далеко. Какого черта я вообще тогда женился? Ведь видел же тещу перед
собой. Анька сейчас вылитый ее портрет».
— Хоть бы ты провалился куда. А то корми его теперь
задаром! — орала теща. — Нашел бы, что ли, дуру какую-нибудь, так
кому он нужен-то, все теперь умные! Они давно уже его провоцировали. Но он
убедил себя в том, что это просто такие люди несдержанные. Сколько раз потом
после скандала теща удивленно пожимала плечами: «Уж больно ты обидчивый. Этак
если к каждому слову цепляться… Ты пропускай мимо ушей».
Но он не мог, как они, бросать слова на ветер. Он не мог
разругаться вдрызг, уйти, хлопнув дверью, а на следующий день как ни в чем не
бывало явиться домой и делать вид, что ничего не произошло. Он всегда придавал.
словам много значения, слишком много. Он знал, что если уйдет из этого дома, то
навсегда. Так почему же он этого не сделал? Неужели только потому, что некуда
идти? Анька нарочно орет тут про других женщин, на самом деле она прекрасно
знает, что у него никого нет. И родственников тоже уже не осталось.
И друзей его они отвадили в первые годы после свадьбы.
Две мегеры теперь уже вовсе разошлись.
Сам виноват, зло подумал Алексей, сам их распустил. Позволил
вытирать об себя ноги.
