— Если уж мать согласилась, то Ольга бы не стала ему
перечить, — пробормотала Лена, — даже если бы ее не похитили, она
сделала бы все, как решил Никита.
— Может быть, поговорить с ними, все выяснится, —
неуверенно предложила Надежда.
— Что тут говорить, все ясно, — отмахнулась Лена.
— Алексей, а как все это связано с вашим делом? —
спросила Надежда, чтобы сменить тему разговора.
— Я узнал, кто за всем этим стоял. — Он махнул
рукой в сторону лагеря. — Генерал Игнатов. Он тоже сегодня умер.
Официальная версия — сердечный приступ, но поговаривают о самоубийстве. Хотя я
не верю ни в то, ни в другое, — не такой это был человек. Ну ладно, как
стемнеет, я тебя к себе перетащу, — обратился он к Лене, — а то как бы
сатанисты не нагрянули. А сейчас мне надо еще в лагерь наведаться.
— Исчезает и появляется как привидение, —
вздохнула Надежда. — Что ты так смотришь?
— Куда мне теперь? — прошептала Лена.
— А ты посоветуйся с ним, он поможет.
— Почему вы так думаете?
— Со стороны виднее, — усмехнулась Надежда.
* * *
В лагере творилось черт знает что. Последствия взрыва бойцы
ликвидировали, пожар потушили сами. Поскольку каменные стены остались стоять,
то огонь далеко не распространился. Приехавших по вызову перепуганных местных
пожарных охрана лагеря вежливо завернула, обезглавленную местную милицию тоже —
мол, сами разберемся, у нас военная часть, все сами сделаем. Но уж очень хмуро
смотрел пожилой, Васильевич, как его называли, головой покручивал и все шею
тянул на развалины амбара взглянуть. Но без начальства не рискнул на скандал
нарываться. А начальство его лежит себе в больнице, выздоравливает.
Голова у капитана Свирбенко крепкая, скоро заживет, и как бы
не начал он отвечать на вопросы людей из Луга, а может, из самого Петербурга
приедут. Потому что выяснить про его связи с людьми из лагеря нетрудно —
поселок Оредеж небольшой, от людей ничего не скроешь. Но эту проблему они пока
еще решить в состоянии, думал человек в штатском, «отец родной», дело это
заурядное… Эх, капитан Свирбенко, никогда ты не станешь майором!
Капитан Свирбенко неожиданно проснулся.
В палате было темно, только голубоватый лунный свет лился в
окно, как разбавленное молоко, придавая окружающему нереальный таинственный
вид. Капитан чувствовал себя ужасно, как с тяжелого похмелья. Голова гудела,
как колокол, руки и ноги существовали как будто отдельно от него, абсолютно не
повинуясь своему хозяину. Скосив глаза, он увидел стойку капельницы и трубочку,
тянущуюся к руке. И вдруг до него донесся тихий звук. Как этот звук проник в
его сознание сквозь гул в голове, капитан не понял, но, очевидно, этот звук его
и разбудил — звук крадущихся шагов. Капитан не мог пошевелиться, все, на что он
был способен, — это осторожно скосить глаза в сторону. Он увидел крадущегося
в лунном свете человека. Узнать его он не мог — обманчивое лунное сияние делало
все в комнате неузнаваемым и непривычным. Но капитан Свирбенко сразу понял, что
гость пришел по его душу.
Он попытался крикнуть, но вместо этого издал только слабый
стон. И даже этот стон показался незнакомцу опасным — он подскочил к капитану
и, схватив с соседней пустой койки подушку, закрыл Свирбенко лицо. Капитан
попробовал сопротивляться, но больное тело его не слушалось. Он ждал удушья,
думал, что ночной убийца навалится на него, прижимая подушку, но этого не
произошло: воздух слабо проникал через вату. Самым страшным было то, что
капитан не мог видеть, что делает рядом с ним убийца.
А тот тем временем достал из кармана пузырек с прозрачной
жидкостью и с помощью шприца ввел его содержимое в капельницу, потом взглянул
на часы и стал ждать.
Капитан Свирбенко чувствовал его незримое присутствие, и
страх все больше овладевал его замутненным сознанием. Вдруг что-то изменилось.
Капитан почувствовал странный покой, удивительную легкость. Он почувствовал,
что летит над росистым солнечным лугом, набирая высоту… Солнце пронизывало его
тело, он становился прозрачным и невесомым. Радость захватила все его существо,
она становилась невыносимой, казалось, еще немного — и его не станет, останется
только радость.., и действительно, его не стало.
Тело капитана Свирбенко напряглось в судороге, выгнулось и
безвольно обмякло. Убийца осторожно проверил пульс, убедился, что капитан
мертв, снял с его лица подушку, проверил, не осталось ли после его посещения
каких-нибудь следов, протер на всякий случай все предметы, к которым
прикасался, и, крадучись, покинул палату.
Мертвое лицо капитана Свирбенко, освещенное голубоватым
лунным светом, казалось удивительно счастливым.
* * *
— Располагайся, — Алексей приглашающе махнул
рукой, — здесь тебе будет спокойнее.
А то действительно, приедут эти ненормальные, еще тебя
заставят в своих оргиях участвовать.
Лена осторожно к нему приглядывалась.
Ей казалось, что теперь это совершенно другой человек. Он
стал гораздо спокойнее и человечнее, что ли. Она молча села на краешек
табуретки.
— Ну что ты смотришь на меня волком? — не выдержал
он. — Сердишься за прошлую ночь? Но ведь не насиловал же я тебя, в самом
деле!
При этих словах Лена вздрогнула — да, действительно, она
сама… Она вспомнила прошлую ночь, как он целовал ее, и как закрытые глаза
придавали всему ощущение нереальности. Лена зябко повела плечами.
— Зачем ты вытащил меня из амбара? Почему не оставил
там? Сколько проблем решились бы сами собой! Я никому не нужна, понимаешь. У
меня никого нет — ни друзей, ни родных. А когда у человека нет близких — он не
существует. Господи, как я хочу умереть!
И какой удобный был случай — после взрыва ничего бы не
осталось. И никто не стал бы меня искать — была и пропала! Да и была ли…
— Если ты так хотела умереть, то почему не сказала им,
что ты — не та женщина.
— Они бы все равно не поверили, кто в такое поверит?
— А если бы ты упорствовала, то стали бы пытать, —
жестко произнес он. — Значит, смерти ты не боишься, а страданий боишься.
— Что ты понимаешь в страданиях! — взорвалась
Лена. — Ты можешь представить свое состояние, когда ногу ломают в
четвертый раз и надежда почти пропала? И хоть врачи говорят, что да, возможно
чудо, и вы сможете танцевать, но в глубине души ты уже понимаешь, что ничего не
поможет. Но все-таки требуешь очередной операции.
— Болит нога? — спросил он тихо.
— Теперь нет. Но о балете можно забыть навсегда.
Она не сразу сообразила, что он держит в руках ее лодыжку и
мягко поглаживает место перелома.
— Не думай сейчас об этом, — шепнул он. — Все
уже в прошлом. Ты жива, а это главное.
