— Почему? — не отступала Ольга.
На этот вопрос она каждый раз получала разные ответы.
— Я никогда его не любила, — говорила мать,
округляя глаза, — я всю жизнь любила одного человека, ты — его дочь.
— А зачем же ты вышла за отца? Ты его обманула?
— Он знал обо всем и на коленях умолял меня выйти за
него замуж! — восклицала мать, прижав руки к груди.
В следующий раз она утверждала:
— Он нарочно украл мой паспорт и не отдавал его, пока я
не пойду с ним в загс!
Со временем, когда Ольга достаточно выросла, мать немного
изменила первоначальную версию:
— Он заманил меня, невинную девушку, напоил и взял
силой. Что мне потом было делать, когда под сердцем стучалась ты? — Мать
всегда любила выражаться красиво.
Ольга махнула рукой на расспросы, ей это стало неинтересно.
Она занялась своей жизнью — учебой, поклонниками. Мать тоже пыталась несколько
раз выйти замуж, но каждый раз до конечного результата дело не доходило: то в
последний момент оказывалось, что кандидату в мужья просто негде жить и он
жаждал прописаться в их удобной трехкомнатной квартире, то у очередного
поклонника обнаруживалась престарелая мамаша, к которой он был страшно
привязан, а та заочно невзлюбила будущую невестку — словом, каждый раз, пока
рядом с ней находился мужчина с цветами и конфетами, прилично одетый и чисто
выбритый, мать была счастлива. Но как только доходило, так сказать, до дела, то
есть появлялась серьезная угроза, что в их уютной чистенькой квартирке появится
большое неряшливое ворчащее существо, которое надо будет кормить, обстирывать и
вообще всячески ублажать, все мечты матери о замужестве сходили на нет.
Ни с отцом, ни с сестрой они не поддерживали отношений.
Ольга была мала и не успела привыкнуть к отцу, тем более что он ей совершенно
не занимался, поэтому разлуку перенесла совершенно безболезненно, а
расспрашивала мать просто потому, что не любила никакой недосказанности. Они
прекрасно существовали раздельно. И совершенно незачем было матери сейчас лить
крокодиловы слезы.
Матери действительно надоело изображать безутешную скорбь, и
косынка лезла на глаза, поэтому она тяжело вздохнула и откинулась на спинку
дивана.
— Что же делать, что делать? — бормотала она.
— А что ты собираешься делать? — удивилась Ольга.
— Но ведь он умер!
— Ну и что? — Против воли в душе Ольги поднималось
раздражение на лицемерие матери. — Почему ты так сокрушаешься о смерти
человека, с которым не делала попытки видеться двадцать шесть лет? И судя по
твоим рассказам, он не заслуживает, чтобы о нем плакали.
— Тише, тише! — Мать испуганно перекрестилась, что
окончательно вывело Ольгу из себя. — Он может услышать, его душа…
— Послушай, он умер почти месяц назад, совершенно
незачем завешивать зеркало! И умер не здесь, и она, его дочь, давно его
похоронила.
Кстати, ты собираешься отвечать ей на письмо?
Обратный адрес есть.
— Мне очень больно. — Мать отвела глаза.
— Действительно, что можно написать дочери, которую
бросила в трехлетнем возрасте? — зло поддела Ольга.
Мать картинно заломила руки, скосила было глаза на зеркало,
чтобы посмотреть, как она выглядит, но зеркало было закрыто дурацкой тряпкой, и
она зарыдала от обиды, что не может на себя посмотреть в роли «оскорбленная
мать».
— Тогда я сама напишу, — продолжала Ольга как ни в
чем не бывало.
Мать перестала рыдать и взглянула на нее подозрительно: она
отлично знала свою дочь и неоднократно имела случай убедиться, что Ольга просто
так ничего не делает. Ольга же и сама не могла пока объяснить, но интуиция
подсказывала ей, что нежданное письмо от сестры, про которую она давно забыла и
думать, может быть ей очень полезно в дальнейшем.
* * *
Хотя до прибытия поезда в Петербург оставалось еще больше
часа, Лена давно уже стояла у окна в коридоре, ей хотелось первой увидеть трубы
и высокие дома большого города, ее родины, усмехаясь, повторяла она про себя. Мельком
оглядела она свое отражение в окне. Выглядит она сегодня не очень, как и вообще
в последнее время после смерти отца.
Да и раньше, выражаясь образно, путь ее не был усыпан
розами, а только их шипами.
«Неудачница! — твердил отец. — Моя дочь — неудачница».
Он и умер с этой мыслью, возможно, это сильно его точило и
ускорило смерть, ведь, несмотря ни на что, отец очень ее любил.
У них не было никого, кроме друг друга, они всегда жили
вдвоем, вернее, почти всегда, потому что бабушка, мать отца, умерла, когда Лене
было восемь лет. Незадолго до смерти она рассказала Лене, что где-то в далеком
городе Ленинграде у нее есть мать и сестра. Лена, конечно, тут же побежала
расспрашивать отца и получила резкую отповедь. Мы с тобой — вдвоем, ответил
отец, и не будем больше возвращаться к этому предмету. Лена подчинилась, она
всегда делала все, как он скажет, кроме одного случая.
Отец читал лекции в Политехническом институте, в их городе
это был единственный технический вуз. Говорили, что преподаватель он был
неплохой, но уж очень строгий — студентов притеснял неустанно. Характер у отца
был тяжелый, это уж Лена знала достаточно хорошо. После смерти бабушки прошел
год, в школе набирали кружок хореографии, Лену взяли охотно — у нее были
прекрасные природные данные. Танцевать ей всегда хотелось, но дома отец никогда
не поощрял «бабское кривлянье», как он называл ее танцы. В кружке никто не
называл танцы кривляньем, было очень интересно. Скандал разразился, когда Лене
было двенадцать лет, и педагог из кружка повела ее на конкурс в балетное
училище. Лену приняли, но отец воспринял все в штыки.
«Чтобы делать профессией дрыганъе ногами? — кричал
он. — Ведь Плисецкой ты все равно не станешь!»
В первый и последний раз в жизни Лена настояла на своем,
один Бог знает, чего ей это стоило. Но выхода не было, она просто не могла жить
без балета.
Все шло прекрасно, она закончила балетное училище, ее взяли
в их местный театр и даже со временем стали поручать роли второго плана и
обещали послать на конкурс в Москву. А потом велели разучивать партии примы —
так, на всякий случай, как говорил главный… Лена вышла замуж, отец смирился с
балетом и даже изредка ходил в театр.
Но однажды на репетиции она неудачно упала и сломала ногу.
Мало было перелома кости, так еще и связки порвались. Терпение, говорили врачи,
ты молодая, все заживет, имей мужество. Мужества Лена имела предостаточно,
терпения тоже. И еще всепоглощающее желание танцевать.
Нога зажила не правильно, кость снова сломали, поставили
спицы и наложили гипс. Опять месяцы ожидания, и снова все не правильно
срослось. А дальше началась бесконечная череда операций, муж отпал где-то между
третьей и четвертой, Лена как-то и не заметила его ухода.
