Я вернулся к нише, рядом с которой безмолвно сидел Гурьев. Удобно, черт возьми, думал я, опускаясь рядом с нишей на корточки. Удобно, остроумно и безопасно.
Оттащил в сторону подготовленный к загрузке гроб и увидел необходимые инструменты: паяльную лампу, большой, похожий на молоток, паяльник, банку с маслянистой жидкостью, возможно, соляной кислотой, моток припоя.
— Фантазия человека безгранична, — сказал я Гурьеву, рассматривая паяльник. — Вариантов масса. Это все равно, что игра двух королей на пустом шахматном поле. Можно загонять своего противника в угол до усрачки. А он будет придумывать новые ходы и избегать нападения… Какое сегодня число? Уже двадцать второе, среда. Среда, вы слышите? А «Черный тюльпан» вылетает из Душанбе по четвергам. Значит, завтра.
— О чем вы? — не понял Гурьев.
— О том, что мафия бессмертна, дорогой Анатолий Александрович! Я нашел последнее звено, и цепочка замкнулась. Но легче от этого мне не стало. Голову распирает осознание, если хотите, чудовищного цинизма, вселенской подлости и низости… А впрочем, все разговоры о морали ныне смешны и бессмысленны.
— Вы так считаете?
— Я в этом уверен… Вы видите этот самосвал с гробами, будь он неладен? На нем мы пробьем себе путь к свободе. Надо только протаранить двое ворот — что может быть проще?
Я снова подошел к грузовику, взялся за ручку двери, и она, к счастью, поддалась, дверь раскрылась. Но встать на подножку я не успел.
— Стоять! — услышал я за своей спиной голос Гурьева и почувствовал, как к затылку прикоснулся холодный ствол. — Руки вверх!
Это было настолько неожиданно, что я даже не подумал о том, что такие команды лучше выполнять беспрекословно, хотел было повернуться, как ствол еще сильнее вжался мне в затылок. Щелкнул затвор.
— Не делайте глупостей, Кирилл, — предупредил Гурьев. — Иначе мне придется выстрелить. Снимите с плеча автомат и положите его на землю. Живо!
— Вот тебе раз! — недоуменно произнес я, опуская оружие к своим ногам. — Послушайте, Анатолий Александрович, а может быть, вы переутомились? Вы меня ни с кем не путаете?
Я услышал, как он подобрал автомат и закинул его себе на плечо.
— Повернитесь! Опустите руки!
Нет, Гурьев не был похож на человека, внезапно потерявшего рассудок. Он, держа пистолет в вытянутой руке и направив его мне в грудь, смотрел спокойным и совершенно ясным взглядом.
— Никуда мы не поедем, — сказал он.
— Разве вы решили остаться?
— Не только я. И вы останетесь.
— Нет-нет, благодарю. Но мне здесь больше нечего делать.
— На кого вы работаете?
— На Фемиду, Анатолий Александрович, на нее, родимую.
— Перестаньте паясничать. Сейчас я вызову охранку, и они легко вытянут из вас правду.
— Почему вы решили, что я говорю неправду?
— Я вам не верю, — помолчав, ответил Гурьев. — Но в любом случае вы — мой враг.
— Кажется, до недавнего времени мы с вами были союзниками.
— Это вам так казалось. Я просто контролировал ваши действия.
— Так вы вовсе не собирались бежать со мной? — искренне удивился я.
— Бежать? — усмехнулся Гурьев. — Куда?.. Сядьте. Отдохнем. Теперь уже некуда торопиться.
Он, не опуская пистолета, сел на гроб, перевернутый днищем кверху. Я лишь прислонился спиной к крылу машины.
— Значит, вы все это время просто шпионили за мной? — спросил я.
— Я назвал бы это другим словом. А вот вы как раз и шпионили.
— Гурьев, я вас не узнаю. Вы ли тот запуганный интеллигент, который летел со мной из Москвы в Душанбе и жаловался на сокращение штатов в НИИ?
— Можете не сомневаться. Но вы правы — я действительно сильно изменился.
— Короче говоря, вам здесь понравилось?
— А вам бы не понравилось. — повысил голос Гурьев, — если только за один месяц получили семь тысяч долларов, включая премиальные и подъемные? Я, наконец, почувствовал себя человеком, понимаете? После нескольких лет унижений, постоянного страха, что окажешься на улице без средств к существованию, старый, не нужный никому со своим кандидатством, со своей кафедрой, я вдруг снова почувствовал себя ученым — человеком сильным, — способным использовать свои знания и опыт во благо самому себе. И ни один человек на свете не убедит меня в том, что это плохо.
— Анатолий Александрович, — сказал я, покачивая головой. — Но ведь вы не лекарства от СПИДа производите, а наркотик. Что ж вы свою такую умную голову на такое грешное дело используете?
— Да бросьте вы! — поморщился химик. — О каком грехе вы говорите? Что теперь грешно, а что нет — вы можете определенно сказать? Но даже если можете, то кто наделил вас правом судить о грехах? Все кончено, Кирилл! Нет больше морали. Ее отменили.
— Разве мораль можно вводить или отменять?
— Увы, мой дорогой! Я когда-то тоже думал, что нельзя. Оказывается, можно. И это прерогатива тех, кто стоит у власти. Завалили страну отравленной водкой, выпустили на экраны педиков, садистов, совершенных кретинов, расстреляли из танков депутатский корпус и объявили — это нормально, это цивилизованно. А если вы посмеете смотреть на все это дикими глазами, то про вас скажут, что вы дебил, сталинист и совок… Я долго сопротивлялся, Кирилл, доказывал, что я ученый и не могу опуститься до уровня спекулянта, торгующего в заплеванных переходах пивом. А годы тем временем шли, и моя семья забывала вкус фруктов и нормальной колбасы, и моя дочь возненавидела меня за то, что я, полжизни проведший в химических лабораториях, сделавший несколько научных открытий мирового уровня, не в состоянии купить ей модные джинсы!.. Но я дождался своего часа, Кирилл! Господь услышал мои молитвы! Меня заметили, меня оценили, и за мой ум, а не за унижение у пивных ящиков, стали платить хорошие деньги, и я начал выползать из нищеты. Вы понимаете меня?
— Понимаю.
— Да что вы понимаете! — с возмущением сказал он. — Авантюрист! Вы скачете с места на место, ищете место для подвига, как юный пионер тридцатых годов! Вам плевать на человеческие судьбы, вы готовы крушить мнимое зло, подминая под себя десятки, сотни жизней ни в чем не повинных людей… С какой радостью вы нашли последнее звено в этой цепи! У вас даже голос дрожал от возбуждения. И вы снова готовы идти напролом, таранить ворота, вызывать спецназовцев, ОМОН и громить, громить. А вы не подумали обо мне? О десятках ученых, которым эта работа дает кусок хлеба? Вы не подумали о том, что это наш последний шанс устоять в жестокой жизни и не дать погибнуть семьям?.. У вас самого, кстати, семья есть?
— Нет.
— Вот видите. Потому вы неспособны меня понять, а можете лишь талдычить заученные фразы о морали и совести. Плевать мне на вашу мораль, ясно?
— Ясно. В таком случае мне плевать на ваш последний шанс… Дерьмо вы, Гурьев, а не ученый. Вы не первый, до вас уже много было подонков с учеными степенями, деятельность которых изрядно подсократила население Земли. Все это человечеству знакомо. Нет смысла долго разговаривать — вас надо просто давить вместе с вашими гениальными мозгами, как тараканов.
