— А вам что, особое приглашение требуется? В угол, бегом!
— Пойдем, — сказала Анна и взяла меня под руку. — А то этот невротик выстрелит — обидно молодой умереть.
Секач услышал, приоткрыл рот, полный стальных зубов, подвалил к нам.
— Чиво мне послышалось? Это кого ты назвала невротиком, курица облезлая? Тебя что, никогда не насиловали? Или, наоборот, — слишком много раз и потому такая храбрая? А? Не слышу ответа!
Я потащил Анну за собой. Она упиралась, ей хотелось достойно ответить Секачу, она действительно не боялась его, но отсутствие страха было сейчас опаснее всего.
Мы встали в углу лицом в зал. Шеренга из заложников уже выстроилась перед шторами, растянувшись от нашего угла до красной двери. Секач, прохаживаясь за их спинами, кривлялся, как дебил.
— Кто будет шевелиться, чесаться, ковырять в носу, тот будет немножко расстрелян и чуть-чуть умрет…
Из красной двери вышел Моргун, на мгновение остановился у портрета Васильевой, усмехнулся, взял его и, с улыбкой рассматривая, подошел к нам. Глаза его превратились в тонкие щелочки, усики, похожие на мохнатую гусеницу, растянулись в стороны.
— Ну, здравствуй, дружочек. Значит, вычислил меня? — спросил он, глядя кошачьими глазами то на меня, то на портрет. — Напрасно. А ведь я предупреждал тебя, чтобы не совал нос в чужие дела. А ты не внял умному совету.
Он сел на диван.
— Надо же, — произнес он, глядя на портрет, лежащий у него на коленях. — И кто-то же такую дрянь рисовал, холст, краски переводил.
Моргун поднял голову.
— А ведь ты все время думал, что это Лешка ее замочил, так ведь? Правильно делал, что так думал. Лешка у нас козлом отпущения работает. Мы на него всех собак вешаем, и он за это деньги получает… Э-эх! — вздохнул Моргун. — И чего, спрашивается, тебе не хватало в жизни? И бабу себе хорошую завел, и хата на побережье есть, и деньги имел. Острых впечатлений захотелось?.. Что ж, получишь.
Моргун перевернул картину и надавил пальцем на холст. Ткань с хрустом прорвалась. Он показал нам изуродованный портрет. Изо рта Васильевой торчал палец Моргуна, словно длинный язык.
— Смешно, правда? — спросил он, ударил рамку о колено и кинул обломки нам под ноги.
К Моргуну подошел Леша, что-то шепнул ему на ухо.
— Все они там полковники! — ответил Моргун. — Надо еще разобраться, кто его уполномочил. А как он связался с Германом?
— Позвонил ему в кабинет.
— Герман передал ему условия?
— Нет, шеф хочет поговорить с ним с глазу на глаз.
— Что ж, запускай этого парламентера, посмотрим, что за птица. Два ствола направить ему в лоб, остальные — в затылок заложникам… Включая и этих молодоженов, — добавил он, кивнув на нас с Анной. — Обыскать его, поставить вровень с остальными у шторы. А потом будем разговаривать.
Леша кинул на нас с Анной быстрый взгляд и отошел.
— Дима, — сказал я, — ты казался мне умным человеком.
— Уже не кажусь? А что так?
— Неужели ты еще надеешься, что вам удастся уйти?
— Надеюсь? Я? — переспросил он и задумался. — Я не люблю это слово. Надежда — это тупая вера в чудо. А я знаю, что чудес не бывает. Есть законы, есть расчет, есть умные ходы. И мы будем эти ходы делать. Все остальное будет зависеть от того, насколько наше любимое государство ценит ваши жалкие жизни. К сожалению, на этот товар цена нынче стремительно падает. Так что даже не знаю, не знаю…
Он задумался, достал платок, высморкался.
— Да, — продолжал он. — Брать в заложники надо людей влиятельных. Желательно членов правительства. А еще лучше — президента. — Моргун рассмеялся. — А вы кто? Мелочевка, расходный материал. В Чечне такие, как вы, сотнями под артобстрелом гибнут. И ничего. А горстка этих жалких людишек, — он кивнул на заложников, стоящих перед окном, — кому нужна? Мамам да нам. Больше никому. Потому-то, дружочек, нет никакой надежды.
— Пойдете ва-банк? — спросил я.
— А что нам, злодеям, остается делать? Воровская разборка, от нее не уйдешь. Кодекс чести! — И он развел руками.
— О чем ты говоришь? — не понял я. — При чем тут воровская разборка?
Моргун снова растянул губы в улыбке и прищурил глазки.
— Эх, Кирюша! Взгляд твой чист, как у младенца или кретина. Ты думаешь, что те бравые ребята с закрытыми лицами, —он кивнул на окно, — готовятся восстановить справедливость и наказать зло? Нет. Они всего лишь устраняют конкурентов. Герман, если бы пришел к власти, раздавил бы нынешних правителей, как клубок дождевых червей. А народ бы при этом кричал «браво» и рукоплескал. Они, —он снова кивнул на окно, — такие же честные, благородные, как и мы. Эта мафия ухватила самую лакомую сферу влияния — сферу власти— и не хочет передела. Это ее право —держать власть. А наше— отбирать ее. Все в порядке вещей.
— Ты говоришь: «Если бы Герман пришел к власти». Неужели ты считаешь, что вы столь могущественны? Да вся ваша афера едва не треснула по швам еще три недели назад, когда ты плыл с Дикого острова на берег и под водой чуть не наткнулся на меня. Всего на метр ближе— и я узнал бы тебя.
Моргун усмехнулся.
— Я, между прочим, так и решил, что ты меня узнал. И потому быстренько придумал фокус с белой накидкой и запиской в кармане.
— Постой! — не понял я. — Ты придумал этот фокус до того, как мы едва не столкнулись под водой, или после?
— После, дружок, после!
— Но ты ведь привез на остров накидку заранее и заранее подкинул ее в мою лодку!
Моргун отрицательно покачал головой. рюша. Накидки в ней никогда не было. Этот белый кожаный плащик хранился в моей мастерской. Там же я и сочинил записку.
— Как же тебе удалось подделать мой почерк?
— Любопытствуешь? А правда занимательная штука — узнавать правду из первых уст? К слову: а тебе не страшно узнать все?
— Разве в моем положении можно еще чего-нибудь бояться?
— Это ты верно заметил, — ответил Моргун. — Так вот, по поводу записки. Каждый день, дружок, перед тем, как отчалить к острову, ты собственной рукой писал в моем учетном журнале: «Трехместную лодку с парой весел и спасательным кругом, все в исправном состоянии, взял напрокат до восемнадцати часов». И расписывался. Было это?.. Было! С этого образца мне не стоило больших усилий скопировать твой почерк.
— Но такой шикарный компромат логичнее было бы отправить в милицию, а не мне в руки, — пожал я плечами.
— Нет! — Моргун покрутил головой, чиркнул зажигалкой и прикурил. — Не логичнее. Профессиональные эксперты могли бы быстро раскусить, что почерк подделан. К тому же они обязательно бы связались с пограничниками и выяснили, что те никаких вещей в лодке не находили. А ты, получив накидку с запиской, становился, во-первых, моим должником и сразу исключал меня из числа подозреваемых, коль я сам тебя выручил, а во-вторых, переключал свой острый ум на поиск собственного алиби, а не преступника. Словом, я тебе рот закрыл и поубавил твою сыскную энергию. Ты мог откровенно говорить только с Лешкой, который ко всему прочему был нашим человеком. Отпала необходимость тебя убивать — ты был совершенно безопасен для нас, и мы знали о каждом твоем шаге.
