— Нет, здесь я ошибиться не мог, она к ментам не имеет никакого отношения. У меня телефон с определителем, и эту бабу я сразу просчитал. Таких номеров, которые начинаются с девятки, на нашей АТС всего пара десятков. Они обеспечивают дачи на Барсучьей поляне — бывшие обкомовские гнезда. Сейчас там живут авторитеты, иностранцы и предприниматели.
— Ты номер запомнил?
— А на кой черт он мне сдался? Меньше знаешь — спокойнее спишь.
— Где находится Барсучья поляна?
— В горах. Точно не знаю, я там никогда не бывал и не хочу быть.
— Ты будешь докладывать о выполнении задания?
— М-м-м… Да.
— Как? Когда?
— Сегодня в полночь мне снова позвонит эта женщина.
— Тебе домой?
— Да, в алуштинскую квартиру.
— Что ты должен ей сказать? Парень криво усмехнулся.
— Теперь уже ничего.
— А если бы ты все же продырявил мне голову?
— Тогда бы я сказал, что все в порядке.
— Вот так и скажешь. Ясно, стрелец? А теперь погнали к тебе в гости. Там я тебя и подлечу малость.
— Не довезешь, — сквозь зубы произнес Лепетиха.
— Довезу, — заверил я его, разворачиваясь в обратную сторону.
27
Конечно, будь на месте этого Лепетихи кто-либо другой, я не посмел бы демонстрировать столь непоколебимую уверенность. Двухчасовой переезд через перевалы и серпантины изрядно измучил моего мокрушника, и за несколько километров до конечной цели он начал постанывать. Я видел, что он не симулировал, и мне пришлось остановиться и при свете фар подтянуть ему повязку. Кровотечение открылось опять. Оно было слабым и не представляло серьезной угрозы для его жизни, но я опасался, что Лепетиха на нервной почве грохнется в обморок.
Мы въехали в город. Светофоры из-за позднего часа уже были переведены в дежурный режим, мигали желтым светом, и я, не снижая скорости, вылетел на перекресток у автовокзала. Напротив лестницы подземного перехода, прижавшись к бордюру, стоял желтый «уазик». Меня словно ледяной водой окатили. Опершись о капот, на проезжей части скучал милиционер и постукивал регулировочной дубинкой по кожаной перчатке. Увидев нас, он шагнул и лениво махнул дубинкой, приказывая остановиться. В моем рюкзаке, лежащем на заднем сиденье, два пистолета, в том числе и тот, которым я ранил человека, сидящего рядом со мной. Плюс к этому — отсутствие лобового стекла, помятое крыло, окровавленная повязка на плече Лепетихи. С таким «набором» даже самый ленивый гаишник вцепится мертвой хваткой. А потом последует целая череда крупных неприятностей.
Все это промелькнуло в моем сознании в одно мгновение, и решение созрело гораздо раньше, чем Лепетиха успел прохрипеть сдавленным голосом:
— Сваливай!
Я вежливо объехал милиционера и погнал во всю прыть, на которую была способна старая «Тойота». Мы с Лепетихой начали захлебываться от сильного потока встречного ветра, на мои глаза навернулись слезы, и улица, освещенная фонарями, стала терять очертания.
— Сейчас направо! — орал Лепетиха. — Теперь налево…
Я слушал его команды. Он знал город лучше меня, точнее, я не знал его вообще. Лишенный возможности за что-либо держаться, Лепетиха раскачивался на каждом вираже, приваливаясь то к стеклу дверки, то ко мне, и я отчетливо улавливал тошнотворный запах его крови и пота.
— Направо… Опять направо!
Он гонял машину по дворам и узким темным улочкам. Мне казалось, что надрывный гул мотора и визг колес разбудят полгорода и, как бы мы ни юлили, милиция по звуку все равно нас найдет, но тем не менее хвоста за нами пока не было.
— Стой! Стой! — закричал Лепетиха и стал крутить головой во все стороны. — Бросай машину к чертовой матери! Давай пешком!
Я надавил на тормоз, заглушил мотор. Мы стояли на темной улочке, круто спускающейся к освещенному фонарями бульвару. Я подхватил с заднего сиденья рюкзак, наскоро протер носовым платком руль и набалдашник рычага скоростей.
— Куда дальше? — спросил я, помогая Лепетихе выбраться из кабины. Он не меньше меня был заинтересован в том, чтобы не попасть в руки милиции, и я достаточно доверял ему. Несчастный киллер, ослабевший от потери крови и безумной езды, едва переставлял ноги, шаркая по гравию.
— Может, ты освободишь мне руки? — спросил он.
В течение нескольких минут, запутывая следы и уходя от преследования, мы с моим убийцей были единомышленниками и союзниками. Сейчас мы снова вернулись к прежним ролям, но у меня уже не было обостренного чувства ненависти к этому человеку. Я молча отстегнул наручники и прицепил их к поясному ремню. Едва сдерживая стон, Лепетиха принялся растирать запястья, а потом стал поправлять повязку. Я подумал, что он попытается воспользоваться некоторым перемирием между нами и выбить себе новые «льготы». Так оно и вышло.
— Я боюсь слежки, — сказал он, когда мы спустились на бульвар и быстро скользнули в тень огромных буков. — И не хотел бы, чтобы около дома меня увидели с тобой. Это вызовет подозрение у моих заказчиков.
— Хорошо, — после недолгой паузы согласился я. — Ты пойдешь впереди, а я метров на сто сзади. Но учти…
— Я все понял, — перебил он меня. — Не надо угроз. Я устал сегодня от них… Смотри вперед. Вон башенкой стоит девятиэтажка. У нее единственный подъезд. Я зайду первым и буду ждать тебя у лифта.
Он увидел в моих глазах недоверие.
— Да пойми ты, что я со своей раной не смогу убежать от тебя через подвалы или чердаки. Мне выгоднее решить с тобой все проблемы, чтобы ты отстал от меня.
— Это правильно, — ответил я и коротким толчком прижал его к забору, быстро обыскал и вынул из его кармана связку ключей. — Хорошо, — кивнул я. — Уболтал. Ждешь меня у лифта. А ключи пусть пока побудут у меня. Какой номер квартиры?
— Зачем тебе номер? Я буду ждать внизу.
— Ты каждый раз заставляешь меня повторять.
— Шестнадцатая. Четвертый этаж. Лепетиха повернулся и заковылял к дому.
Я подождал, когда дистанция между нами станет достаточной, и, прижимаясь к кустам, беззвучно пошел следом за ним. Он поднялся по ступеням подъезда, со скрипом открыл дверь и вошел внутрь. Я выждал минуту-другую, сделал приличный круг по соседним дворам, подошел к дому с противоположной стороны, пригибаясь, пробежал вдоль стены и запрыгнул на подиум подъезда. Вторично скрипнула дверь, и я проскочил в образовавшийся проем.
Успокоив дыхание, я стал подниматься по пахнущей кошками лестнице на площадку. В тусклом свете загаженной мухами лампочки я с трудом различил ряд исковерканных почтовых ящиков, широкую трубу мусоропровода, размашистые надписи на стенах красным и черным аэрозолями. На площадке, где находилась дверь лифта, света не было, и я, предупреждая возможный удар по голове, медленно обошел угол на расстоянии, прижимаясь спиной к почтовым ящикам.
