Я отрицательно покачал головой и выудил из термоса банку «Миринды».
— Вы занимались спортом?
Я кивнул и с щелчком выдернул кольцо.
— И как вы можете бегать в такой душный день?
Я пожал плечами.
— Гроза будет, — предположил Гурули и без перехода: — Вы подумали над моим предложением?
Я оторвался от баночки, потряс ее, чтобы выгнать пузыри, по вкусу напоминающие стекольную крошку.
— Подумал, конечно.
— Надеюсь, вы меня обрадуете?
— И я надеюсь.
— Кого-нибудь нашли?
— «Ассоль» я поведу сам.
— Вы? Сами? — На этот раз Гурули сыграл удивление безобразно плохо. Я не перенес такой откровенной фальши.
— Виктор Резоевич, ну давайте наконец говорить друг с другом откровенно: разве вы хотели видеть в этом качестве кого-нибудь другого?
Гурули принял мой вопрос-упрек достойно. Он пригладил пальцем седую щетинку под носом, кивнул, властным движением положил свою тонкую ладонь на спинку водительского сиденья.
— Хорошо. Давайте будем откровенны. Да, я хочу, чтобы капитаном «Ассоли» стали именно вы. Другой кандидатуры на это место я не вижу.
— Только на один рейс, — уточнил я.
— Честно говоря, я желал бы видеть вас у штурвала яхты более продолжительное время.
— Это ваше желание или Артура Пикова? Гурули ответил не сразу.
— Я не знал, что вам известно имя Пикова.
— Неужели вы думали, что я встану за штурвал яхты, не поинтересовавшись, кто ее истинный владелец?
— Все права по найму экипажа доверены мне.
— И с вами я буду заключать договор?
— Безусловно.
— У вас есть доверенность или какой-либо Другой документ, подтверждающий, что Пиков поручил вам сформировать экипаж?
— Есть, — кивнул Гурули.
— Мне нужна его копия.
— Никаких проблем! — тотчас ответил Гурули. — Какие еще требования, условия, пожелания?
— Помимо договора, мы с вами оформим доверенность на яхту на мое имя…
— Это обязательно.
— … и заверим ее в нашем отделении милиции.
— Как скажете. Я поручу своему референту подготовить все эти документы.
— Я должен знать о дате рейса не позднее чем за три дня.
Гурули выпятил губы, словно подкуривал сигарету, посмотрел на свои высохшие пальцы, побарабанил ими по велюру.
— К сожалению, Кирилл Андреевич, это условие я не смогу выполнить. В целях вашей личной безопасности дату рейса и маршрут я сообщу вам непосредственно перед погрузкой денег на «Ассоль».
— Вы не можете сказать даже, откуда и куда я должен буду перевезти деньги?
Снова небольшая пауза.
— Ориентировочно — из Краснодарского края на Южный берег Крыма. Протяженность маршрута — не более двухсот пятидесяти километров.
— Какая крейсерская скорость у яхты?
— Семнадцать узлов.
— С пограничниками вопрос решен?
— Обязательно.
— Досмотр будет?
— Только при погрузке и в конечном пункте.
— Охрана?
— Ориентировочно — три катера на подводных крыльях с профессиональными охранниками.
Я сжал в ладони пустую баночку, с жестяным шелестом деформируя ее бока.
— Больше вопросов не имею. Гурули с улыбкой покачал головой.
— Вы забыли спросить о самом главном.
— О самом главном? О чем же, интересно, я забыл спросить?
— О сумме денежного вознаграждения.
— Этот вопрос меня не интересует, — ответил я, открывая дверцу. Тяжелый, влажный, как в прачечной, воздух хлынул внутрь машины. Я выплыл наружу.
— Кирилл Андреевич! — позвал Гурули, выглядывая из-за двери. — Я прошу вас в ближайшие дни надолго не отлучаться из дома.
40
Колоссальный поршень, покрытый черной дымящейся смазкой, падал вниз, словно обломок извергающегося вулкана, издавая при этом низкий гул. Я стоял в самом центре подошвы пресса, стальная громада приближалась с каждым мгновением, но у меня не было сил убежать; тело словно залипло в горячем воздухе с сильным запахом разогретого металла, и я лишь медленно оседал, как догорающая свеча, с ужасом ожидая того мгновения, когда поршень без Дрожи, без сопротивления опустится на меня, займет все пространство, в котором я еще жил, превратив меня в смазку, в пар, с воем начнет Двигаться вверх, размазывая меня по стенам цилиндра, — это чудовище, этот стальной урод, этот могучий дебил валился на меня с неудержимой тупостью безграничной силы, и я, уже не в состоянии выносить нарастающий, слабеющий и снова усиливающийся вой и звон, прижал ладони к ушам и закричал…
Наверное, такие сны дают человеку приблизительное понятие о том, что такое смерть. Я открыл глаза, очнувшись от собственного крика, сел, машинально сдергивая с себя мокрый от пота спальник. Телефон звенел, как аварийная сирена, и я, падая с дивана, рванулся к нему, чтобы заткнуть его навеки, чтобы раздавить ударом кулака, как прессом.
Из темноты проступали детали мебели, освещенные мертвенным светом, идущим с улицы. Белая штора корчилась в затянувшейся агонии на сильном ветру, хлестала подолом по столу и телевизору; балконная дверь, распахнутая настежь, скрипела на петлях, двигалась из стороны в сторону, словно в комнату беспрестанно входили и выходили невидимые толпы. На улице грохотал гром, трепыхались, мерцая, на ветру листья тополей, верхушки деревьев изгибались, как удочки с тяжелой добычей на крючке.
Я схватил трубку, прижал ее к уху. Мне показалось, что на связь со мной вышла сама стихия, потому что в эту же секунду где-то над балконом ослепительно сверкнула молния.
— Подождите! — хрипло выкрикнул я. — Ничего не слышно.
Штора, словно чувствуя приближение своего конца, заметалась с удвоенной энергией, но я схватил ее за подол, как юродивую за косу, приподнял и после этого закрыл балконную дверь. Только когда я включил бра над журнальным столиком и мягкий свет смыл черноту с комнаты, я понял, что светопреставления не произошло, что я еще не сошел с ума, просто какой-то недоумок позвонил мне в первом часу ночи, а за окном разгулялся шторм.
— Слушаю! — сказал я, вкладывая в голос интонацию, крепко насыщенную раздражением и недоброжелательством.
— Кирилл Андреевич, прошу прощения, что в такое позднее время. — Я узнал голос Гурули. — Немедленно одевайтесь и выходите из дома. Машина уже у вашего подъезда.
