Анне передалось мое настроение.
— Не молчи, — попросила она. — Скажи что-нибудь, не то я сойду с ума.
— Ты прекрасно выглядишь.
Анна скептически посмотрела на меня.
— Издеваешься, сукин кот?
— Раньше не слышал от тебя такого экзотического ругательства.
— Ты еще и не такое услышишь, — пообещала Анна.
Я остановился напротив расщелины, протиснулся между камней и, присев, подлез под каменный козырек. В этой берлоге не было ветра. Сухой песочек, надежное прикрытие над головой и со всех сторон. Мечта!
Анна на четвереньках заползла в наше жилище, осмотрела его и, вздохнув, сказала:
— Что ж, это все же лучше, чем мокрые камни и брызги в лицо… Нам надо выжать шмотки.
Она принялась раздеваться. Я отвернулся. На песок упали мокрые комки одежды.
— Помоги, — попросила она.
Я повернулся, потупив глаза, взялся за край куртки и стал его выкручивать. Анна усмехнулась.
— Да что ты под ноги пялишься, будто больше смотреть не на что! Мы с тобой когда-то даже любовью занимались.
— Разве любовью можно заниматься? — спросил я.
— Не придирайся к словам. А как еще назвать это?.. Послушай, а давай ты меня разотрешь своей майкой.
Она повернулась ко мне спиной и оперлась руками о каменную стену. Я стащил с себя майку и прикрыл ею плечи Анны. Она напряглась, ее кожа покрылась пупырышками озноба. Мокрая майка не грела.
— Ты думаешь, это поможет? — не совсем уверенно спросил я.
— Уже сомневаюсь… А ты знаешь, как медсестры на войне возвращали к жизни замерзших солдат?
Я прикоснулся голой грудью к ее спине.
— Правильно, — прошептала Анна. — А руки надо сюда.
Она взяла мои ладони и прижала их к своей груди.
— Крепче, — попросила она. — Обними крепче… Теперь хорошо…
Вдруг она повернулась и стала бить меня кулаками в грудь.
— Иуда! Предатель! — кричала она. — Как
ты мог?! Как ты посмел отдать меня этому рыжему шакалу?..
— Да погоди ты! — пытался я остановить ее.
— На твоих глазах он вился вокруг меня, а ты даже не набил ему морду!.. Как же ты мог так спокойно отдать меня другому?..
Я схватил Анну в охапку и прижал к себе так, что она не могла уже даже пошевелить руками.
— Удивляюсь твоему умению все поставить с ног на голову! У тебя провалы в памяти.
— Не надо мне говорить о провалах! — глядя на меня с презрением, ответила Анна. — Я все отлично помню.
— Значит, помнишь, как приревновала меня к кожаной накидке? А потом демонстративно стала клеиться к Леше?
— Ревность — это нормальное явление, — отпарировала Анна. — А ты с радостью воспользовался случаем и даже не сделал попытки объяснить мне все.
— Но ты не захотела меня выслушать!
— Не надо оправдываться! Тебе нужен был удобный повод, чтобы распрощаться со мной. И ты его нашел!
— Анна, это не так! У тебя повышенная маниакальность!
— А ты толстокожий бегемот! Уходи, я не хочу видеть тебя!
— Куда же я отсюда уйду?
— Иди поищи себе другой остров! — Она попыталась вырваться, каким-то образом освободила руку и заехала мне по щеке. Тогда я завел ее руки за спину и прижал хулиганку к стене.
— Если будешь буянить, я надену на тебя смирительную рубашку, — пригрозил я.
— Вот-вот, только на беззащитной девушке и можешь упражняться…
Руки были заняты, и мне нечем было закрыть ей рот. Пришлось сделать это губами. Анна еще некоторое время безмолвно дергалась, затем, обессилев и исчерпав энергию злости, притихла и стала покусывать мои губы. Я вошел во вкус этого занятия. Анна слабела в моих руках.
— Ты забыл отжать свои джинсы, — прошептала она с закрытыми глазами.
Мы упали на песок. Какая-то одинокая чайка, неторопливо переставляя перепончатые лапки, приблизилась к каменному ложу. Склонив белую голову, она с удивлением смотрела, как два голых человека пытаются раскачать остров и негромко, сквозь зубы передразнивают стонущий ветер.
45
До того, как окончательно стемнело, я облазил весь остров и собрал все, что хотя бы теоретически могло гореть. Водоросли, щепки, пластиковые бутылочки и прочие дары моря давали не столько огня, сколько дыма, но мы с Анной, сидя рядом с нашим дикарским очагом, блаженствовали. Анна, как и подобает его хранительнице, попыталась облагородить наше жилише, развесила наши куртки по разным краям расщелины, и они не только быстро высыхали, но и в какой-то степени удерживали тепло.
Еще недавно я мысленно посылал страшные ругательства в адрес туристов, которые оставляли на острове мусор, и, как фанат из «Гринпи-са», собирал бутылки, консервные банки, пакеты и прочую тару и отвозил в лодке на «большую землю». Теперь я проклинал себя, что так неразумно распоряжался полезными для робинзонады предметами. К счастью, в своем стремлении сохранить экологию острова я был не слишком усердным, и после недолгих поисков мне удалось найти две бутылки из-под шампанского и одну ржавую консервную банку.
Бутылки я наполнил дождевой водой, скопившейся в круглой каменной ванне, а консервную банку вычистил песком и заварил в ней хвойного чая, использовав маленькие кусочки от ветки крымской сосны. Анна пила этот «чай» с нескрываемым выражением отвращения на лице, но все же осилила полную банку, а потом призналась, что согрелась настолько, что может даже искупаться в море.
Относительно купания в море у меня сложилось стойкое неприятие: я даже думать не мог о воде, волнах, брызгах и соленом привкусе во рту, но тем не менее не видел никакого иного способа возвращения на берег, кроме как по воде. Было заметно, что шторм выдыхается, ветер слабеет, а на закате, пробив плотный слой туч, засветилась тонкая малиновая полоска. Если завтра погода наладится и море пригладит штиль, то мне придется добираться до берега вплавь. Шесть километров без ласт — работа адская, но я доплыву. Анне придется лишь дождаться, когда я выползу на берег, дойду до причала, возьму лодку или «Ямаху» напрокат и вернусь за ней.
Я еще не думал о том, как встретит меня берег. Ясно было одно: для Гурули я представлял собой точно такую же бомбу, какую он подложил в трюм «Ассоли». Весть о трагедии с яхтой, которая якобы везла деньги вкладчиков, наверняка уже дошла до редакций газет и телевидения. Гурули, которого народ считал благодетелем, поменяет имидж и превратится в мученика, страдальца, ставшего жертвой террористического акта. Но не надолго. Пока я не воскресну из мертвых.
Анна лежала в метре от костра и подкидывала в него щепки. Едкий дым разъедал глаза. Анна заливалась слезами, но все же не хотела пересаживаться куда-нибудь подальше от живительного тепла, Я сидел напротив нее, прислонившись спиной к стене, и пил маленькими глотками свою порцию «чая». Мы молчали, оттягивая ту минуту, когда кому-то из нас надо будет начинать разговор о главном. Это было неосознанное стремление сохранить эти блаженные минуты покоя, иллюзию благополучия и безмятежности. Я вздохнул и отставил банку в сторону. Анна поняла меня.
