Ага, я в гостинице. Ночь. Утром я должен проверить почту… В дверь кто-то негромко скребся.
– Миленький, открой одинокой кошечке, пожалуйста, – донесся до меня тоненький голосок, настолько тоненький, что он без труда пролетел сквозь замочную скважину.
Я рывком сел на кровати, пытаясь привести в порядок мысли. Ну, разве можно так быстро выходить из глубокого сна? Мысли растрепаны, сон и явь перемешаны. До дверного замка можно было дотянуться, не вставая с кровати. Из слабо освещенного коридора мне в номер хлынул приглушенный розовый свет. Треугольный луч тотчас разлегся на полу, словно малиновая собака, которую впустили в дом. На пороге стояла девица с ротиком, как у лягушонка. Она прижимала к груди крохотный, расшитый золотыми нитками ридикюльчик и часто моргала глазками.
– Ну? – спросил я не очень вежливо, зевая и почесывая растительность на груди.
– Мне очень холодно, – промяукал лягушонок, впиваясь безгрешным взглядом мне в глаза.
– И мне тоже, – добавила еще одна девица, выглядывая из-за дверного косяка, и качнула головой, показывая, какие у нее красивые кудри.
– Что, сразу обеим? – уточнил я.
– Ага, – хором кивнули девицы.
– Попросите у хозяйки теплые одеяла, – посоветовал я и бережно, чтобы не сломать ножки девицам, закрыл дверь.
Не успел я прилечь, стук раздался снова.
– Эй, подруги! – прикрикнул я, подтягивая край одеяла к подбородку. – Кончай стучать! Вы все мне очень нравитесь, но завтра у меня тяжелый день.
Зря я вступил с ними в переговоры!
– А мы недолго, – пообещали девушки какими-то сдавленными голосами. Наверное, они прижимались губами к щели между дверью и косяком. – Мы немножечко с тобой погреемся и уйдем. Неужели у тебя сердечко не дрогнет и ты не впустишь нас к себе?
Я лег на бок и положил на голову вторую подушку. Сон одолевал меня. Глаза закрывались сами собой. Мое дыхание становилось ровным и спокойным. Вокруг меня уже начали прорисовываться облака, плывущие по лазурному небу, как все вдруг в одночасье куда-то рухнуло и нервы завибрировали от громкого и требовательного стука. Я метнулся к двери и распахнул ее. На пороге стояли уже три девицы. Третья, только что пришедшая на помощь, со свежим напором шагнула ко мне.
– Какой мужчинка! – певучим голосом произнесла она и протянула к моей щеке свою узкую ладошку с необыкновенно длинными, разрисованными цветочками ногтями. Я схватил ее за запястье.
– Вот что, девчонки, – сказал я сердито. – Оставьте меня в покое. Я ничего не хочу, понимаете?
– Это тебе только так кажется, – уверенно возразил лягушонок. – Очень даже захочешь. Давай поспорим?
– Вам дать денег, чтобы вы оставили меня в покое?
Свежая девица ахнула, прищурила глазки и покачала головой:
– Ты просто лапочка! Но покой стоит в три раза дороже.
– Я умру, если не поглажу его грудь! – страдальчески произнесла кудрявая.
– Умрешь, – подтвердил я. – Потому что женщина должна приносить мужчине радость. А вы меня сейчас только раздражаете! – Я подумал и добавил фразу, которая, по моему мнению, должна была их здорово напугать: – Если вы не отвяжетесь, то потеряете меня навсегда как стабильного клиента.
Я сам не знал, что имел в виду под термином «стабильный клиент». Наверное, со стороны эти ночные разборки выглядели комично. Голый детина держал оборону, подпирая плечом дверь, а к нему в номер ломились три путаны. Можно было бы, конечно, отдать себя им на растерзание, чтобы отработали и быстрее отвалили, но я был по натуре человеком упрямым, к тому же привык слов на ветер не бросать. Если отказал – то баста! Умру, но буду до конца стоять на своем. К тому же я считал полезным время от времени проверять свою стойкость перед сильнейшим человеческим искушением. В этом плане мы с Ириной были очень похожи.
Воспоминание об Ирине придало мне решительности, и я закрыл дверь. Природа не схалтурила, постаралась, вылепливая этих девиц, думал я, снова погружаясь в сон. С таким качественным генофондом надо безостановочно плодить красивых и здоровых детей. А они уже посинели от противозачаточных таблеток. Это все равно что плодородный чернозем закатывать асфальтом. А во всем мы, мужики, виноваты. Делаем спрос, а предложение за ним – как эхо, не заставляет себя долго ждать.
Не успел я мысленно раскаяться за вину мужской половины человечества, как этажом выше, прямо надо мной, начало что-то ритмично скрипеть. Минутой позже в резонанс вошел мой потолок с люстрой, и вся комната стала содрогаться и гулко стонать. Не помогла подушка, которой я накрыл голову. Минуты три или пять, думал я, набираясь терпения. Если, конечно, он трезвый.
Оказалось, ни три, ни пять, ни двадцать пять. Все содрогалось и ходило ходуном уже полчаса. Сон у меня как рукой сняло. Я поднял с пола свои кроссовки и запустил их в потолок. Жаль, не оказалось рядом гранатомета «муха». Завернувшись в простыню, я стоял посреди кровати, отягощенный мрачными мыслями, словно Юлий Цезарь в белой тоге. Тут жрицы любви опять стали скрестись и стучаться в дверь. Я обратил внимание на узкую щель между ее нижним краем и полом: из нее, как из принтера, выползали цветные фотографии с изображением моих милых дев, раздетых до упора: лягушонок сидел на кресле, закинув ногу за ногу, и ее тело по цвету и фактуре напоминало эдамский сыр; кудрявенькая повернулась к объективу задней филейной частью и опустилась на четвереньки, словно хотела поиграть в лошадку; третья девица лежала на смятой постели, воссоздавая образ рембрандтовской Данаи, правда, зачем-то держала в руке сигарету.
– Котик, пусти своих кошечек к себе под одеяло, – доносились сдавленные голоса из всех дверных щелей. – И мы подарим тебе незабываемые минуты блаженства…
Я представил, как ко мне под одеяло заползают три уличные кошки, как обнюхивают мои ноги, руки, живот, как щекочут жесткими усиками, касаются меня хвостами со свалявшейся шерстью, и с отвращением спрыгнул с кровати. Потолок продолжал содрогаться. Из-под двери в номер заползали все новые и новые фотографии. Из замочной скважины доносилось нежное воркованье. Дурдом какой-то! Моему терпению пришел конец! Сейчас кошки будут летать по коридору!
Я резко распахнул дверь, схватил за руку лягушонка, который оказался ко мне ближе всего, втянул в комнату и захлопнул дверь.
– Сейчас тебе не поздоровится, – пообещал я, подталкивая девицу к стене. – Долго ты еще собираешься втираться в дверь, как мастика?
– До победного конца, – со стоическим упрямством промяукала она и погладила меня по щеке. Я прихлопнул ее ладонь, как комара.
– Перебор, – огрызнулся я. – Теперь мне хочется только выкинуть вас всех в окно.
– Ну и напрасно, – ответил лягушонок и так светло улыбнулся, что по содрогающемуся потолку заскользили блики. – Мы ведь не будем тебе ничего стоить. Зачем упрямиться? Лучше смирись… Вот потрогай, какая у меня кожа на руке… Правда, гладкая? Везде такая.
