Я попытался отвлечь ее от грустных мыслей.
– Если все обойдется и ты станешь богатой, то что ты купишь себе в первую очередь?
– Как что? – Валери снова остановилась и обернулась. – Как что? Я ведь тебе говорила. Или ты думаешь, что я снова…
Я захлопал глазами.
– Валери! Забыл! Начисто вылетело из головы.
– Яхту я куплю. Океанскую. Запомнил? И больше не задавай этого дурацкого вопроса.
– Ах, да, помню! И как ты ее назовешь?
– «Арго», – после небольшой паузы ответила она.
– «Арго-два», – поправил я ее.
– Нет, не два, а просто «Арго».
– Но просто «Арго» уже есть.
– Тот мы утопим. Разгонимся на всех ветрах, и об скалы – ба-бах! Чтоб все плохое, что было между нами, ушло ко дну. Ладно?
– Ладно, – согласился я. – Только ты ответь мне: за какие такие способности Рамазанов взял с собой это картавое чучело?
– Я тоже не могу этого понять.
– Но откуда он вообще выполз?
– Картавый был при Рамазанове с первого дня, как мы познакомились. Он возил адвоката на машине, как личный шофер, выполнял разные поручения. Слуга, одним словом. Денщик.
– Но можно было найти себе денщика поумнее.
Валери как-то странно взглянула на меня.
– Можно было бы вообще никого не находить. Разве вы вдвоем не унесли бы весь порошок?.. Ну ладно, к этой идее мы, может быть, еще вернемся.
Смысл ее идеи обрушился на меня снежной лавиной. Я взял Валери за руку, пытаясь увидеть в ее темных глазах совсем не то, о чем я только что подумал.
– Что ты сказала? Что ты имеешь в виду?
– Я сказала, что вы могли и вдвоем унести весь порошок, – повторила Валери. – Только это и ничто больше. Чего ты всполошился?
Мы подошли к крыльцу. Я подергал дверь. Она была заперта изнутри.
– Многое я сейчас отдал бы за то, чтобы узнать, о чем можно секретничать с картавым, – сказал я.
– Может быть, вынашивают план, как бы нас с тобой тюкнуть? – то ли серьезно, то ли шутя ответила Валери.
– А зачем им нас тюкать? – Я сделал вид, что не понял.
– Как зачем? Ты покажешь, где спрятаны мешки, они тут же дадут нам по балде и утащат весь порошок вдвоем. Зачем им делиться с нами?
– В худшем случае прибьют только меня. Ты им нужна, потому что твой братишка обеспечивает им переправу.
– Переправиться можно и в другом месте.
Мы говорили будто бы шутя, не переставая улыбаться друг другу, хотя оба прекрасно понимали, что речь идет о совершенно серьезных и вполне вероятных вещах. Надо было сменить тон, и я убрал с лица эту противоестественную улыбку.
– Ну ладно, посмеялись, и хватит. Они в самом деле могут убрать меня, и об этом я уже думал. Мне нужно оружие, Валери.
Она, мельком глянув на дверь, прижала палец к губам, взяла меня под локоть и отвела в сторону.
– Запомни, – тихо сказала она, когда мы сели на скамейку, – у картавого редкостный слух.
– Чего не скажешь о его дикции… А чего мы, собственно, теряем время?
Я, показав ей знаком, чтобы она оставалась на месте, подошел к калитке и открыл дверь.
Сидя на крышке багажника, охранник баловался пистолетом. Увидев меня, кивнул.
– Ну что? – спросила Валери, когда я вернулся к ней.
– Ничего, – ответил я. – Рамазанов, как я и предполагал, человек предусмотрительный.
И подумал: «Кажется, я начинаю ей слишком доверять».
Через час стало темнеть, и безмолвный водитель с азиатским лицом занял свое место за рулем.
Глава 21
Рамазанов, безусловно, был человеком интеллигентным и, как я уже говорил, весьма предусмотрительным. Обращался он со мной вежливо, что заметно и выгодно отличало его от картавого, который хоть и изредка, но все же позволял себе некоторые вольности, за большинство из которых я расплачивался с ним единственно приемлемым способом; и все-таки адвокат ненавязчиво подчеркивал, что я компаньон особого рода, которому еще предстоит долгий испытательный срок, и пока не имею права на полное доверие. Я, собственно говоря, и не старался завоевать это доверие, и очень хорошо понимал Рамазанова, сохраняющего между нами необходимую дистанцию, дабы я не чувствовал себя слишком уверенно. Потому я, как само собой разумеющееся, воспринял его предложение сесть впереди, рядом с водителем. Девушку Рамазанов и картавый посадили между собой, вдобавок положили ей на колени мой рюкзак. Он был хоть и не слишком тяжелым, но объемным, и она не могла чувствовать себя комфортно. Когда Валери пожаловалась на тесноту и дискриминацию, картавый отделался плоской шуткой, что просторно будет на нарах в зоне. Мне же показалось, что такая расстановка сил в салоне «жигуленка» не была случайной и что адвокат не слишком-то доверяет и Валери.
Перегруженный автомобиль с трудом тащился по разбитой гусеничными машинами грунтовке, время от времени ударяясь днищем о камни и комки ссохшейся глины. Водитель-робот судорожно вращал руль из стороны в сторону, но делал это молча – я бы на его месте безостановочно ругался матом. У него либо были железные нервы, либо ему хорошо платили, и на все остальное было наплевать.
Спустя минут пятнадцать после того, как мы выехали, я обернулся, чтобы перекинуться с Валери парой ничего не значащих слов, и с удивлением заметил, что за нами, в густых клубах пыли, следует «хвост» – защитного цвета «уазик». Рамазанов на мой вопросительный взгляд ответил:
– Не волнуйтесь. Это наше сопровождение. Почетный эскорт.
– Персональный катафалк, – со свойственным ему остроумием добавил картавый.
«Узи» мешал ему сидеть, магазин, похожий на точильный брусок, вылез из-за пазухи, и картавый постоянно заталкивал его под жилетку судорожными движениями, будто у него нестерпимо чесалась грудь. Валери смотрела на меня из-за рюкзака взглядом великомученицы и на каждом ухабе морщилась, словно от боли. Я подумал, что это настоящий подвиг с ее стороны – согласиться на такое авантюрное путешествие, где отсутствие мягкой, теплой постели и душа – самая пустяковая трудность. А если учесть, что этому подвигу предшествовала долгая и утомительная поисковая работа, то оставалось только восхититься ее алчностью и стремлением разбогатеть. Впрочем, в истинности последнего я уже стал крепко сомневаться. Рамазанов сидел, закрыв глаза, будто спал. Его бледное лицо было совершенно спокойным, лишенным каких бы то ни было эмоций. Он напоминал законопослушного гражданина, возвращающегося в воскресный вечер с дачи, где провел уик-энд, заполненный вдохновенным трудом на земле и размышлениями о добре и вечности. Я же был излишне возбужден, хотя и пытался это всячески скрыть. Сердце в груди колотилось с такой силой, что, должно быть, это было заметно через куртку. Давно забытый мир ощущений и предчувствий хлынул на меня из прошлого. Выезд на войну! Ни с чем не сравнимые по остроте восприятия минуты. Даже не сам бой, а его ожидание наполняло душу невообразимыми ощущениями. Что впереди – смерть или жизнь? Слава или позор? Честь или бесчестие? Всякий, кому предстояло испытание огнем, никогда не мог наверняка ответить на эти вопросы, как бы уверен в себе ни был. Ожидание боя – это последние минуты зыбкой стабильности и целостности человеческой сущности, которая в большинстве случаев перерождалась сразу и навсегда после первого выстрела в нее.
