– Да, в душе они тянутся к этому. К тому, чтобы видеть
пламя факела, как я определила это, или свечи. Но не то пламя, что бушует
сегодня в каждом лесу, на каждой горе и в каждой лощине. Нет такой женщины,
которая захотела бы сгореть в этом пламени! Им нужен свет, мой прекрасный,
свет! И тепло. Но не разрушение. Зачем оно им? Они всего лишь женщины. Они не
сумасшедшие.
– Ладно. Допустим, ты достигла своей цели. Ты начала
революцию, она охватила весь мир – но только не думай, будто я считаю, что так
и будет! Однако, если у тебя все получится, неужели в мире не найдется никого,
кто потребовал бы расплаты за смерть стольких миллионов людей? Пусть богов и
богинь не существует, но разве ничто не заставит людей ответить за все – и нас
с тобой вместе с ними?
– Это врата, ведущие к невинности, такими они и
останутся в памяти. Никогда больше не допустят такого возрастания мужского
населения, ибо кто захочет повторения подобных ужасов?
– Заставь мужчин подчиниться тебе. Ослепи их так, как
ослепила женщин, как ослепила меня.
– Но, Лестат, в этом-то все и дело: они никогда не
подчинятся. Чему бы подчинился ты? Они скорее умрут, как умер бы ты. Им
потребуется новый повод для бунтарства. Они сплотятся, чтобы оказать
сопротивление. Представь себе битву с богиней. Мы еще на это насмотримся. Они
не могут ничего с собой поделать, ибо они – мужчины. А мне пришлось бы править
только с помощью тирании и непрекращающихся убийств. Начался бы хаос. Но мы
разорвем бесконечную цепь насилия. Начнется эра полного, идеального мира.
Я молчал. Я мог бы придумать тысячу ответов, но ни один из
них не был бы удовлетворительным и убедительным. Она слишком хорошо знала, чего
хочет. И, по правде говоря, она во многом была права.
И все же это чистейшей воды фантазия! Мир без мужчин! Чего
бы она добилась? О нет! Нет, я и на минуту не мог смириться с этой мыслью. Даже
не… Но видение вернулось, то видение, которое посетило меня в нищей
деревне, – видение мира, лишенного страха.
Я представил себе, как пытаюсь объяснить им, какими были
мужчины. Я представил себе, как пытаюсь объяснить, что было время, когда на
городских улицах могли совершаться убийства; объяснить, что значило для мужских
особей изнасилование…. Я увидел обращенные ко мне непонимающие глаза женщин,
пытающихся вникнуть поглубже, совершить скачок к осознанию. Я почувствовал, как
до меня дотрагиваются их мягкие руки…
– Но это безумие! – прошептал я.
– Ах, как ты жестоко сопротивляешься мне, мой
принц, – прошептала она, вспыхивая гневом и обидой. Она подошла совсем
близко. Если она меня поцелует, я заплачу. Я думал, что разбираюсь в женской
красоте, но она превосходила любое описание. – Мой принц, – повторила
она приглушенным шепотом, – мои аргументы неоспоримы. Мир, в котором для
разведения содержат лишь горстку мужчин, – женский мир. Этот мир не
познает нашей кровавой жалкой истории, где мужчины выращивают в пробирках
микробы, способные истребить целые континенты в химической войне, и создают
бомбы, способные заставить Землю сойти со своей орбиты вокруг Солнца.
– А что, если женщины разделятся по принципам мужского
и женского начала, как часто случается с мужчинами, если рядом нет женщин?
– Сам знаешь, что это глупое возражение. Такие
разграничения поверхностны. Женщины остаются женщинами! Ты можешь вообразить
себе войну, начатую женщинами? Отвечай мне правду! Можешь? Можешь вообразить
группировки женщин, скитающиеся с единственной целью – разрушать? Или
изнасилование? Сущая нелепица. Немногих заблудших ждет скорая расправа. Но в
целом произойдет нечто абсолютно непредвиденное. Как ты не понимаешь?
Перспектива мира на земле существовала всегда, как и люди, способные ее увидеть
и сохранить; и эти люди – женщины. Если убрать мужчин.
Совсем как смертный, я в оцепенении сел на кровать и
уткнулся локтями в колени. Господи! Господи! Почему я все время повторяю эти
слова? Бога нет! Я нахожусь в одной комнате с Богом.
Она победоносно засмеялась.
– Вот именно, мой бесценный, – сказала она, взяла
меня за руку, развернула и привлекла к себе. – Но скажи, разве тебя это
хоть немного не возбуждает?
Я посмотрел на нее.
– О чем ты?
– Ты, такой импульсивный! Ты, превративший этого
ребенка, Клодию, в вампира только лишь затем, чтобы посмотреть, что
получится! – В голосе ее звучали одновременно и любовь и насмешка. –
Ну же, разве тебе не интересно, что будет, когда на земле не останется мужчин?
Разве тебе не любопытно? Загляни себе в душу. Разве идея не интересна сама по
себе?
Я долго молчал, но потом покачал головой:
– Нет.
– Трус, – прошептала она.
Никто еще так меня не называл, никто.
– Трус, – повторила она. – Мелкое существо с
мелкими мечтами.
– Наверное, не было бы ни войн, ни насилия, –
сказал я, – если бы все были, как ты выразилась, мелкими существами с
мелкими мечтами.
Она тихо рассмеялась. Снисходительно.
– Мы можем спорить об этом целую вечность, –
прошептала она. – Но очень скоро мы все узнаем. Мир будет таким, как я
захочу; и мы увидим, что из этого выйдет.
Она села рядом со мной. Мне показалось, что я схожу с ума.
Ее гладкие обнаженные руки обвились вокруг моей шеи. Казалось, в мире никогда
еще не было более мягкого женского тела, более податливого и ароматного. Но она
оставалась такой твердой и сильной!
Свет в комнате потускнел. Небо за окном стало еще более
ярким, темно-синим.
– Акаша, – прошептал я, глядя на звезды за
открытой террасой. Я хотел что-то сказать, что-то важное, что отмело бы в
сторону все аргументы… Но мысли в голове мешались. Я расслабился – конечно, это
ее воздействие, ее чары, но она знает, что они не приносят мне облегчения. Она
поцеловала меня в губы, в шею. Я чувствовал прохладный атлас ее кожи.
– Да, отдыхай, мой бесценный. А когда проснешься,
жертвы будут ждать тебя.
– Жертвы… – Я грезил наяву, обнимая ее.
– Но пока ты должен поспать. Ты еще молод и хрупок. Над
тобой трудится моя кровь – изменяет тебя, совершенствует.
Да, уничтожает меня; разрушает мое сердце и мою волю. Я
смутно сознавал, что двигаюсь, что ложусь на кровать. Я упал на шелковые
подушки, шелковыми были и ее волосы, и ее пальцы, и ее губы. Кровавый поцелуй;
оглушительная пульсация крови.
