Я дотронулся пальцами до его лица – теплое от крови жертвы.
– Ее здесь нет, Луи, – сказал я. – У Джесс
просто разыгралось воображение.
– Да, видимо, так, – ответил он.
– Мы живем вечно, но они не возвращаются.
Он долго вглядывался в меня, потом кивнул.
– Пойдем отсюда.
Мы вместе вышли в длинный холл. Нет, мне здесь не нравилось,
мне не хотелось здесь задерживаться. Здесь водились привидения, но настоящие
привидения имеют весьма мало общего с призраками, они имеют отношение к жестокой
памяти – вот там была моя комната, моя комната…
Он сражался с задней дверью, пытаясь заставить старую,
побитую ветрами дверную раму вести себя прилично. Я жестом попросил его выйти
на крыльцо и хорошенько стукнул по ней. Крепко застряла.
Как грустно видеть заросший двор, фонтан в руинах,
рассыпающуюся кирпичную кухню…
– Если хочешь, я все починю, – сказал я. –
Сделаю здесь все, как раньше.
– Теперь это не важно, – ответил он. – Пойдем
со мной, погуляем немного?
Вместе мы спустились по крытой дорожке, в узкой канаве текла
вода. Я оглянулся назад. Увидел ее в белом платье с голубым поясом. Но она на
меня не смотрела. Я мертв, думала она, завернут в простыню, и Луи закинул тюк в
карету, она увозила мои останки подальше, чтобы захоронить, и в то же время она
стояла там… и наши глаза встретились.
Я почувствовал, что он тянет меня за собой.
– Не стоит здесь задерживаться, – сказал он.
Я смотрел, как он закрывает ворота, а потом медленно обводит
взглядом балкон и мансардные окна наверху. Он наконец-то прощался? Может быть,
и нет.
Вместе мы дошли до Рю-Сент-Анн, в противоположном от реки
направлении, не говорили, просто гуляли, как столько раз гуляли прежде. Холод
слегка обжигал его, обжигал ему руки. Ему не нравилась современная мода
засовывать руки в карманы. Он считал, что это неизящно.
Дождь перестал и превратился в туман.
Наконец он сказал:
– Ты привел меня едва ли не в ужас: когда я увидел тебя
в холле, то поначалу решил, будто ты ненастоящий, а ты не ответил, когда я
окликнул тебя по имени.
– А теперь куда мы идем? – спросил я, застегивая
свою хлопчатобумажную куртку. Я больше не страдал от холода, но приятно было
находиться в тепле.
– Еще в одно последнее место, а потом – куда пожелаешь.
Вероятно, назад, в дом общины. У нас не так много времени. Или же оставь меня,
я поброжу и вернусь через пару дней.
– А мы не можем побродить вместе?
– Можем, – с энтузиазмом ответил он.
Что, во имя Бога, мне нужно? Мы проходили под старыми
балконами, мимо старых крепких зеленых ставен, мимо стен с облупившейся штукатуркой
и обнаженными кирпичами, слепящих огней Рю-Бурбон, и я увидел впереди кладбище
Святого Людовика, окруженное толстой беленой стеной.
Что мне нужно? Почему у меня до сих пор болит душа, в то
время как все они обрели какое-то равновесие? Даже Луи. И, как сказал Мариус,
мы обрели друг друга.
Я был счастлив находиться рядом с ним, идти по этим старым
улицам – но почему мне этого мало?
Еще одни запертые ворота. Он сломал замок пальцами, и мы
вошли в царство белых могил с остроконечными крышами, урнами, мраморными
дверями, и высокая трава хрустела под нашими ногами. Благодаря дождю все как бы
светилось, городские огни придавали облакам, бесшумно плывущим над головой,
жемчужный блеск.
Я старался отыскать звезды. Но не мог. Опустив глаза, я
снова увидел Клодию, почувствовал ее ручку в своей руке.
Я взглянул на Луи, заметил в его глазах отражение тусклого
далекого света и моргнул. Я еще раз дотронулся до его лица, до скул, до изгиба
черных бровей. Что за изящное создание!
– Благословенная тьма! – неожиданно произнес
я. – Опять снизошла благословенная тьма.
– Да, – печально ответил он, – и мы
по-прежнему царим в ней.
Разве этого мало?
Он взял меня за руку – интересно, какая она теперь на
ощупь? – и повел по узкому проходу между самыми старыми, самыми древними
могилами, между могилами, восходящими к первым дням существования колонии,
когда мы с ним вдвоем бродили по болотам, грозившим поглотить все вокруг, а я
питался кровью подсобных рабочих и воров, готовых перерезать горло любому.
Его могила. Я осознал, что вижу перед собой выгравированное
в мраморе его имя, написанное крупными старомодными буквами с наклоном:
«ЛУИ ДЕ ПОН-ДЮ-ЛАК
1766–1794»
Он прислонился к расположенной поодаль могиле, к очередному
храмику с крышей, совсем как у него.
– Я только хотел увидеть ее еще раз, – сказал он.
Он наклонился и коснулся пальцем надписи.
Надпись на камне лишь немного поблекла. Благодаря пыли и
въевшейся грязи каждая буква и цифра потемнели и стали только ярче. Думал ли он
о том, во что за все эти годы превратился мир?
Я вспомнил ее мечты – о саде мира на земле, где из
пропитавшейся кровью почвы вырастают цветы.
– Теперь можно отправляться домой, – произнес он.
Домой. Я улыбнулся. Я протянул руку и потрогал могилы,
окружившие меня с обеих сторон, я взглянул на мягкое свечение городских огней
на фоне ряби облаков.
– Ты ведь не собираешься от нас уйти, нет? – вдруг
спросил он резким от беспокойства голосом.
– Нет, – ответил я. Хотел бы я рассказать ему все,
что написал в книге. – Знаешь, мы с ней были любовниками, совсем как
смертные мужчина и женщина.
– Конечно знаю, – сказал он.
Я улыбнулся и внезапно поцеловал его, взволнованный его
теплотой, его мягкой податливой кожей. Господи, как я ненавидел белизну своих
пальцев, которые теперь без усилий могли его раздавить. Я не знал, догадывается
ли он об этом.
Мне столько хотелось рассказать ему, о стольком спросить! Но
я не мог найти слов, не знал, с чего начать. У него всегда было столько
вопросов, теперь он получил свои ответы, возможно, больше ответов, чем ему
требовалось, – и как это отразилось на его душе? Я глупо уставился на
него. Он ждал меня с таким терпением, с такой добротой, он казался мне
совершенством. И как последний дурак, я выпалил:
– Теперь ты меня любишь?
Он улыбнулся. О, какая пытка – видеть, как его лицо
одновременно прояснилось и смягчилось.
– Да, – ответил он.
