То же самое можно сказать и о всех тех, кто, как и я, сумел
выжить и теперь обитает вместе со мной в этом жарком и зеленом райском уголке
вселенной на юго-восточной оконечности Североамериканского континента – в
блестящем и сверкающем огромном мегаполисе Майами, самом подходящем месте для
охоты жаждущих крови бессмертных существ. Если, конечно, такое место вообще
может существовать.
То, что они рядом со мной, поистине чудесно и действительно
очень важно для меня. Именно этого, как мне казалось, я всегда желал и
добивался – великого сообщества мудрых, наиболее выносливых и терпеливых
древних и беспечных юных существ.
Никогда, однако, я так мучительно не переживал собственную
безвестность в мире смертных, для столь алчного и завистливого существа, как я,
она была поистине невыносимой. Меня не могли утешить и успокоить мягкие
увещевания и шепот пытавшихся отвлечь меня от этих мыслей сверхъестественных
голосов. Слишком уж соблазнительным и привлекательным был вкус признания со
стороны смертных – яркие обложки аудиоальбомов в витринах магазинов,
беснующиеся и бешено аплодирующие толпы фанатов перед сценой. И не важно, что
они не верили в то, что я и в самом деле вампир, – в эти мгновения мы были
все вместе. Они выкрикивали мое имя!
Однако аудиоальбомов больше нет, и я никогда больше не
услышу те песни. Остается моя книга, которая, как и «Интервью с вампиром»,
воспринимается лишь как художественный вымысел. Впрочем, так, наверное, и должно
было быть. Как вы узнаете далее, я и так создал множество проблем и принес всем
серьезные неприятности.
Своими невинными играми я вызвал поистине катастрофическое
бедствие. Вампир, который своими откровениями хотел добиться того, чтобы его
считали одновременно и героем и мучеником…
Вполне естественно предположить, что я сделал для себя
определенные выводы. Уверяю вас, это действительно так.
Поверьте, поистине мучительно вновь оказаться в тени.
Подумать только: Лестат опять превратился в холеного, но никому не известного
бандита-вампира, нападающего на смертных, которые и понятия не имеют о
существовании его и ему подобных. Так больно вновь очутиться за бортом жизни,
навечно быть обреченным скитаться по окраинам и не переставая бороться с добром
и злом в вековом аду, царящем в собственных душе и теле.
В полном одиночестве я предаюсь мечтам и жажду отыскать в
какой-нибудь освещенной лунным светом комнате юное и нежное существо –
тинейджера, как они себя теперь называют, – читающее мою книгу и слушающее
записи моих песен, одну из тех наивных идеалисток, которые во времена моей
злополучной и недолгой славы писали мне восторженные письма на надушенной
бумаге, рассуждали о поэзии и о власти иллюзий, о том, как бы им хотелось,
чтобы я оказался рядом с ними во плоти и крови. Я мечтаю тайком пробраться в ее
полутемную комнату и, быть может, увидеть на столике рядом с кроватью свою
книгу с трогательной бархатной ленточкой вместо закладки, мечтаю дотронуться до
ее плеча и улыбнуться, встретившись с ней взглядом, а в ответ услышать:
«Лестат, я всегда знала, что ты существуешь на самом деле, и была уверена, что
когда-нибудь ты обязательно ко мне придешь».
И тогда я возьму в ладони ее лицо и наклонюсь, чтобы
поцеловать ее. «Да, радость моя, – скажу я ей, – я пришел. И ты даже
не представляешь, как ты мне нужна, как я люблю тебя, как я всегда тебя любил».
Вполне возможно, что те испытания, которые выпали на мою
долю, сделают меня в ее глазах еще более привлекательным, а невероятные ужасы,
которые мне пришлось увидеть своими глазами, и невыносимая боль, которую мне
пришлось перенести, придадут мне особенное очарование. Поистине страшная правда
состоит в том, что страдания делают наши души богаче, заставляют нас острее
ощущать краски жизни и с особенной чуткостью реагировать на слова. Однако это
происходит лишь в том случае, когда эти страдания и лишения не уничтожают нас
окончательно, когда они не разрушают наши души, не лишают нас способности
видеть и воспринимать окружающий мир, способности мечтать и с уважением и
благоговением относиться к самым простым и в то же время необходимым
проявлениям реальной жизни.
Прошу вас отнестись ко мне снисходительно и простить меня,
если в моих словах вам послышится чрезмерная горечь.
Ибо я не имею на это никакого права. Я сам заварил всю эту
кашу и тем не менее сумел выйти из нее, как говорится, целым и невредимым. Чего
никак нельзя сказать о множестве мне подобных. К тому же пострадали и многие
смертные. Это непростительно. И я знаю, что мне предстоит вечно расплачиваться
за содеянное.
Все дело, однако, в том, что я так до сих пор и не понял до
конца: что же все-таки произошло? Мне трудно определить даже для себя, было ли
все случившееся настоящей трагедией или не более чем бессмысленной и весьма
опасной при этом авантюрой. Не знаю я и того, могло ли из моих ошибок и
заблуждений родиться нечто действительно стоящее и восхитительное, нечто такое,
что способно было вырвать меня из плена кошмара и сознания собственной
неуместности в мире и в конце концов бросить в очистительное пламя искупления собственных
грехов.
Скорее всего, я этого так никогда и не узнаю. Суть в том,
что все давно позади. А наш мир, наш маленький тайный мир стал как никогда
ограниченным и темным. Ему уже не стать прежним.
Кому-то может показаться удивительным, что я не смог предвидеть
столь сокрушительный катаклизм. Однако в том-то и дело, что я не задумываюсь о
последствиях собственных начинаний и поступков. Больше всего меня привлекает
риск, меня завораживают открывающиеся передо мной неизведанные возможности и
неопределенные перспективы. Именно это помогает мне выжить в вечности даже
тогда, когда все остальное теряет смысл.
В конце концов, именно таким я был и при жизни, то есть
двести лет тому назад, – беспокойным, непоседливым и нетерпеливым, всегда
жаждущим любви и готовым ввязаться в любую драку. Когда в 1780-х годах я
отправился в Париж, чтобы стать актером, все, о чем я мечтал, это момент начала
представления – тот момент, когда каждый вечер взлетает вверх занавес.
Наверное, древние все же правы. Я говорю сейчас о истинно
бессмертных – о тех, кто сумел выжить и вот уже в течение тысячелетия и более
пьет кровь. Они утверждают, что никто из нас с годами в сущности своей не
меняется, со временем мы лишь в большей степени становимся теми, кто мы есть.
Иными словами, когда вы живете сотни и сотни лет, вы
становитесь мудрее и одновременно у вас появляется значительно больше времени,
чтобы проявить в полной мере те отрицательные стороны своей натуры, которые, по
словам ваших недругов, у вас имеются.
