Я чуть приоткрыл дверь. Да, пост дневального как раз напротив. Но там никого. Телефон, доска документации, система громкой связи. Я раскрыл дверь шире и зашел. Казарма размером с приличный спортзал. На стенах висят горшки с засохшими цветами. Дверь в туалет открыта, оттуда доносится нестихающее журчание воды. Чугунная решетка с табличкой «Оружейная комната» открыта настежь. Двери пирамид распахнуты, пустые гнезда для автоматов напоминают оскаленную акулью пасть. Ни одного автомата или пистолета! Дверь с табличкой «Канцелярия» тоже открыта. На рабочем столе командира батареи девственная чистота. Некогда надраенный до блеска обрубок гильзы, служащий хранилищем для карандашей и фломастеров, окислился и покрылся зелеными пятнами. На входе в командирский кабинет стоит оцинкованное ведро со шваброй. Я шагнул к нему и заглянул внутрь. Воды в ведре нет, тряпка давно высохла.
Странно… Создавалось впечатление, что батарея вымерла в одночасье и в полном составе, причем достаточно давно, недели две или три назад. Я пошел между ровных рядов коек. Все аккуратно заправлено. Ничего лишнего: койка, тумбочка и табурет. Ни пачки сигарет, валяющейся на подоконнике, ни записной книжки, ни помятого журнала, ни обертки от жвачки. Картинка идеального уставного порядка… Я подошел к первой попавшейся тумбочке и выдвинул ящик. Пусто! Открыл дверку. Там тоже ничего. Я открыл другую тумбочку. То же самое.
Тут мой слух осчастливил негромкий гул работающего мотора и приглушенные голоса, доносящиеся снаружи. Я быстро подошел к окну, прижался к стене, чтобы меня нельзя было заметить, и посмотрел в окно. Напротив казармы – металлический ангар с покатыми крышами. Ворота его распахнуты настежь. Два автомобиля – автокран и фургон с рекламной картинкой йогуртов – стояли задками друг к другу. Вокруг встревоженно суетились, размахивали руками и одновременно командовали несколько смуглолицых бородатых мужчин в камуфляжных костюмах. Стрела крана медленно поднималась вверх, по талям скользили металлические, жирно смазанные тросы. Мужчины придерживали, чтобы не качнулся маятником, продолговатый контейнер зеленого цвета, опоясанный по канту резиновыми амортизаторами. Стрела пошла вверх слишком резко, контейнер дернулся, его край перекосило. Все мужчины одновременно засвистели, закричали на незнакомом мне языке и схватились за контейнер. Тот, кто сидел за рычагами крана, стал действовать более осторожно. Он подтягивал тросы как бы короткими шажками, и вскоре контейнер полностью вышел из фургона и повис над землей. Мужчины облепили его со всех сторон. Тали начали раскручиваться в обратную сторону. Контейнер мягко опустился на асфальт. К нему тотчас подошел рослый мужчина, половину лица которого закрывала кудрявая черная борода, а на голове был повязан зеленый платок. Остальные почтительно расступились перед ним. Мужчина освободил запоры и поднял крышку. Было уже сумрачно, и все же я сумел разглядеть, что внутри контейнера на деревянных опорах лежит темно-зеленый конус с тупой оранжевой головкой, и по окружности его широкого основания белой краской написаны несколько букв и цифр…
Все мужчины при виде этого предмета вскинули вверх руки и издали восторженный вопль… Я смотрел на все происходящее внизу и недоумевал: сколько живу, а до сих пор не знал, что у нас в армии служат бородатые солдаты, говорящие на неизвестном мне языке. И вообще, беспамятство словно перенесло меня в иной мир с другими измерениями, и я потерял нить, по которой следовал с той поры, как была убита Тося. Незадолго до того, как я таранил сосну и потерял сознание, в моей голове зацементировались фундаментальные понятия и цели: вот воинская часть, которой командует негодяй Стрельцов, вот его джип с затемненными стеклами, вот штаб, в котором негодяй сидит. И я должен зайти туда и схватить убийцу за ухо… Но реальность после включения мозга оказалась иной, будто скопированной с какого-то сюрреалистического фильма: больничная койка, пустой коридор, пустая лестница, пустая казарма, пол которой успел покрыться слоем пыли… Где я? Что происходит? Кто эти люди внизу? Что они выгрузили из фургона?
Наверное, когда на голову обрушивается слишком много вопросов, то отпадает всякая охота отвечать даже на один из них. Весьма жесткая посадка в странном гарнизоне переломала не только самолет, но и все мои планы. Я понял, что не готов начать действовать немедленно. Мне надо было, не выдавая себя, осмотреться и разобраться в обстановке. А для начала выпить хотя бы стакан крепкого чая.
Но как это сделать, «не выдавая себя»? Я ведь пробрался сюда не глухой ночью, перепрыгнув забор. Большое количество людей на стрельбище видели мой прощальный полет. Кто-то вытащил меня из кабины упавшего самолета, отнес в медпункт, положил на койку. Значит, кто-то ждет, когда я приду в чувство, и не исключено, что этот кто-то уже контролирует мои действия…
Я почувствовал непреодолимое желание обернуться, но именно в это мгновение чья-то ладонь крепко зажала мне рот. Я почувствовал сильный толчок в спину и прилип к стене.
– Только не ори! – услышал я за спиной тихий шепот.
Я медленно обернулся и увидел покрытое сумрачной тенью лицо. Я подумал, что сошел с ума, и, невзирая на предупреждение, сдавленно вскрикнул.
Передо мной стоял Федька Новоруков.
Глава 32
У РАКЕТЧИКОВ ХОРОШИЙ СПИРТ
Мне хотелось ошибиться – так легче было бы жить дальше. Может, этот человек в пятнистом камуфляже и с погонами подполковника на плечах лишь необыкновенно похож на Новорукова? Может, во время падения я сильно ударился головой о самолетный мотор и теперь больные извилины выдают картины а-ля Сальвадор Дали? Я ведь образованный человек, «гомо сапиенс», и твердо убежден, что покойники не могут ходить и разговаривать. Зачем же орать и волноваться?
– Федор? – на всякий случай уточнил я. – Ты ли это?
Ему хотелось заткнуть мне рот. Я видел, как судорожно напрягается его лицо от каждого моего слова.
– Молчи пока, прошу тебя, – прошептал он и, кивнув, пошел мимо коек к двери в канцелярию.
Я, выдержав некоторую дистанцию, пошел за ним. Разглядывая его мелкую, узкоплечую фигуру, его бритый затылок, я вынужден был признать, что это действительно Федька Новоруков, человек, с которым мы когда-то вместе служили, с которым много лет перезванивались и каждый год, пятнадцатого февраля, выпивали приличное количество водки за неумирающую память о проклятой войне. Мысли мои приобретали прежнюю стройность, состояние мистического ужаса быстро отпускало. В самом деле: ну и что с того, что это Новоруков? Я ведь не видел его мертвое тело на мосту? Не хоронил под душераздирающие звуки военного оркестра? Не кидал горсть земли на его гроб? Видимо, я где-то чего-то не понял. Или кто-то нарочно ввел меня в заблуждение… Но сейчас все выяснится. Сейчас все встанет на свои места. Может быть, я узнаю столько нового, что вся цепочка загадочных убийств представится мне в совершенно новом свете.
Новоруков завел меня в канцелярию, закрыл дверь и провернул в замочной скважине ключ. Мы крепко обнялись.
– Черт тебя подери, Федька! – пробормотал я. – А ведь я тебя уже мысленно похоронил!
