Это было самое умное и трезвое заявление, какое я когда-либо слышал из уст Влада. Не дожидаясь какого-либо одобрения и не ставя это предложение на голосование, он вышел из машины и за несколько минут восстановил разобранный им же настил.
Уже была ночь, когда мы вернулись в Лазещину. Ни с кем не советуясь, Влад взял бразды правления в свои руки и повернул на Ясыня, на турбазу «Эдельвейс». Все, что он делал, мало интересовало меня, и я даже был рад тому, что он ни о чем не спрашивает меня и не взваливает на меня обязанность о чем-то думать и что-либо решать. Больше всего сейчас меня беспокоила моя рана. Мне казалось, что из нее улетучивается энергия, благодаря которой я раньше не знал ни страха, ни боли, ни усталости.
Глава 53
Это путешествие было настолько пронизано авантюризмом, насколько наша одежда была промочена дождем и речной водой. Мне еще никогда не доводилось сходить с ума в составе такой колоритной компании. Если бы нас на протяжении всего пути снимали скрытой камерой, то, уверяю, получилась бы выдающаяся кинокомедия, ничем не уступающая «Безумному миру».
Чтобы догнать и перегнать наших конкурентов, которые, по твердому убеждению Влада, передвигались только пешком и никак иначе, он решил сплавиться по реке до горы Капош, затем дойти до реки Дибров, по которой спуститься прямиком до Медвежьего ущелья.
Не знаю, как Владу удалось в двенадцать часов ночи разыскать вдребезги пьяного кладовщика турбазы и выпросить у него две сборные байдарки «Таймень», но уже в час ночи мы приехали в лесную глушь и, замаскировав в кустах машину, принялись собирать байдарки.
Я завидовал энергичности Влада. В отличие от него я валился с ног от усталости и холода и из-за невыносимой боли в руке не мог ничем помочь на сборке. Первую байдарку Влад с батюшкой собирали не меньше часа: то у них дюралевые трубки не состыковывались по диаметру, то чехол не натягивался на каркас. Девушки, сохраняя выдержку и достоинство, стояли по обе стороны от «верфи» и светили фонариками. Благо ливень закончился. Впрочем, теплее все равно не становилось.
Вторую байдарку мы спустили на воду глубокой ночью. Перед тем как отчалить, произошла небольшая заминка. Влад стал распределять экипажи, но что-то у него не получалось. Мне кажется, он хотел рассадить нас так, чтобы мы постоянно контролировали друг друга. Сначала он предложил распределиться как в машинах: в одной байдарке я, Лада и батюшка, в другой – он с Анной. Затем он все переиграл и велел батюшке сесть с Анной, а сам перебрался к нам с Ладой. В результате в первый экипаж вошли мы с Анной, а во второй – Влад, батюшка и Лада.
Пятиметровая байдарка, представляющая собой натянутый на дюралевый каркас резиново-брезентовый чехол, достаточно хорошо держалась на воде, легко маневрировала среди камней и преодолевала буруны и пороги. Из-за туч вскоре выглянула луна, и мы наконец стали ощущать свое положение в пространстве. Река слабо отсвечивала лунные лучи, и ее поверхность отливала матовым серебром.
В отличие от ведомого экипажа, где Влад с батюшкой затеяли спор на теологическую тему, мы с Анной молчали. Она неторопливо и ровно работала веслом по правому борту, а я – по левому. Байдарка тихо поскрипывала, преодолевая невысокие пороги, и с барабанным гулом задевала упругими бортами покатые валуны. В некоторых местах река разливалась шире и мелела настолько, что нам приходилось выходить из байдарки и тащить ее за собой.
Через пару часов Влад застопорил свою байдарку, воткнув весло в донный песок. Мы поравнялись с ним.
– Сорок километров уже позади! – с бахвальством сказал он. – Пусть теперь кто-нибудь посмеет сказать, что идея сплава не была гениальной!
Он всего-то хотел покрасоваться перед Анной. Своему экипажу, похоже, он уже надоел. Я взглянул на Ладу. Девушка была подозрительно спокойна. Я попытался улыбнуться ей, но Лада – нарочно или нечаянно – оттолкнулась веслом от камня, запустив в меня сноп брызг. Тогда я накинул Анне на плечи свою тяжелую от влаги куртку.
– Замерзли? – не преминул привлечь всеобщее внимание к моему поступку Влад. – С рассветом встанем на привал, соорудим костерок, кофейку попьем!
Мне казалось, что он искусственно бодрит себя, потому что в отличие от нас верил в существование клада и даже боялся допустить, что в Медвежьем ущелье нет и никогда не было сокровищ.
Светало очень медленно и трудно. Сначала из темноты стали проступать неясные контуры деревьев, кустов, рельефа берегового обрыва, затем стал как бы подсвечиваться изнутри плотный туман, повисший над рекой. От меня, как от бегового коня, валил пар, хотя я работал только левой рукой. Анна, кажется, задремала. У нее не было необходимости помогать мне, так как я без усилий удерживался за байдаркой Влада. Тишина предутреннего леса невольно заставляла говорить шепотом, а то и вовсе молчать и грести так, чтобы не было всплесков.
Мы довольно долго плыли в этом онемевшем, бескрасочном мире по зеркальной поверхности реки, очарованные величественной несуетностью карпатских дебрей, пока вдруг до нас не стал доноситься слабый, постепенно усиливающийся шум. Анна подняла голову и впервые за все время нашего сплава спросила:
– Что это?
Казалось, что где-то впереди на гигантской сковородке поджаривают яичницу. Шкворчащее шипение становилось все более выразительным, все уверенней заполняло тишину леса, переходя в ровный шум. Влад на своей байдарке насторожился и перестал грести. Лада, тыкая веслом в дно, старалась прибиться ближе к берегу. Я тоже перестал грести, но в этом не было уже никакой необходимости. Течение усиливалось прямо на глазах, и наши байдарки, затягивая на середину реки, несло все быстрее и быстрее. Когда нам стало ясно, что где-то впереди река сваливается с большого порога, было уже поздно.
Опомнившись, мы с Анной стали изо всех сил подгребать к берегу, а когда поняли, что это бесполезно, попытались остановить скольжение байдарки к порогу, но нам удалось лишь слегка замедлить ее ход. Байдарка Влада исчезла из виду, поглощенная туманом, и мы с Анной, как два года назад в приамазонской сельве, остались наедине с враждебной дикой природой, и рефлекторная память оказалась у нас обоих настолько сильной, что мы, как прежде, в минуты смертельной опасности, кинулись друг к другу в объятия. Этот несогласованный порыв был сродни вспышке молнии на чистом небе. Байдарка не выдержала взрыва наших эмоций и перевернулась. Мы с криком свалились в воду. Где-то недалеко от нас, в тумане, уже барахтался в воде экипаж номер один. Нас несло течением на их голоса. Байдарка с притороченными к днищу рюкзаками и сумками пронизывала туман, лежа на боку. Анна, отчаянно колошматя руками по воде, зачем-то пыталась поддерживать меня за ворот майки, словно я, как раненый Чапаев, тонул. Наша байдарка, вдруг задрав корму, ухнула куда-то вниз, словно угодила в сливную дыру, а вслед за этим поток потащил нас с Анной и скинул в бурлящую пену.
На мгновение я потерял ориентацию в пространстве. Меня несколько раз перевернуло, чувствительно ударило о донные камни, затем вся эта карусель как-то сразу утихла, и я почувствовал, что плыву на поверхности мгновенно обмелевшей и медленной реки, вдыхая вязкий, напоенный запахом смолы туман. Рядом со мной вынырнула Анна. Моя куртка, отяжелевшая от воды, теперь тянула ее ко дну, и Анна пыталась на плаву избавиться от нее. Я почувствовал, что могу коснуться ногами дна – вода едва доходила до груди, и, выпрямившись, огляделся вокруг.
