– Значит, ты не знаешь, о чем идет речь в манускрипте?
– В общих чертах знаю. Биограф со слов слуги описывает место и обстоятельства гибели испанской графини Аргуэльо.
– И зачем это нужно профессору? Какое отношение имеет испанская графиня к теме вашего научного исследования?
– Как тебе сказать…
Естественно, он не скажет мне всей правды, думал я. А правда в том, что у графини должны были быть с собой золото и жемчуга, но разбойники ничего не нашли. И с этого-то и начинается путь к самому главному выводу, к которому подводит манускрипт.
– Ты меня слушаешь? – спросил Влад, с тревогой заглядывая мне в глаза. – Тебе не плохо?
– Что? – переспросил я, возвращаясь из пылающей Солдайи к нашему столику, стоящему посреди знойной поляны. – Нет-нет, мне очень хорошо. Можно сказать, я вообще балдею от тебя и твоего бывшего научного руководителя.
– Меня волнует обыск, о котором ты мне сказал, – произнес Влад.
– И меня волнует. Может пострадать репутация гостиницы. Потом клиенты будут от нее шарахаться, как от дурдома.
Влад глянул на меня так, словно хотел сказать: мне бы твои проблемы.
– Скучно все это. – Он пробежал взглядом по верхушкам корявых крымских дубков. – Гостиница, клиенты…
– А твоя работа веселее?
– Уж наверняка веселее твоей.
– Не знаю, как работа, но компания у тебя веселая, – сказал я, взглянув на «Сузуки».
– Нормальная компания, – защитил своих Влад. – Люди умеют расслабляться после работы.
– И Анна умеет расслабляться?
Влад нахмурился. Этот вопрос ему не понравился. А мне не понравилась его реакция.
– Ты ее знаешь? – осторожно уточнил он, не поднимая глаз и зачем-то подливая «Бифитера» в стакан, где и без того было достаточно джина.
– Отлично знаю! Уже больше трех лет. Она до недавнего времени работала у меня и вела бухгалтерский учет.
Чем больше я наблюдал за поведением Влада и выражением его лица, тем меньше сомневался в том, что этот тяжеловесный историк положил на нее глаз.
– Ну и почему вы… расстались? – с усилием придавая голосу равнодушный тон, полюбопытствовал Влад.
– Она уволилась по собственному желанию, – продолжал я рассказывать, хотя каждое слово причиняло мне боль. – А я никогда не стою на пути своих сотрудников. Надумал уходить – скатертью дорога… У тебя, должно быть, она зарабатывает куда больше, чем у меня?
– Не думаю, – неопределенно ответил Влад, скручивая ломтик сыра в трубочку.
– И чем, если не секрет, вы занимаетесь?
– Археологическими раскопками.
– Много раскопали?
Я бил по больному месту Влада, прикидываясь наивным простаком. Ему было бы лучше, если бы я с кривой ухмылкой сказал бы: «Знаю я про ваши заработки. По твоей тачке видно, сколько ты на раскопках заработал». Но, задавая свои наивные вопросы, я заставлял его говорить о том же самом.
– Большие ценности встречаются очень редко, – пояснил он, демонстрируя неожиданно проснувшийся аппетит и старательно запихивая в рот большой пучок зелени. – Но обломки старинных амфор иногда находим.
– И есть покупатели на эти обломки?
В моем голосе сквозила ирония, но Влад сделал вид, что не заметил ее.
– Богатых чудаков много.
– А Анюта у тебя, интересно, на какой должности?
Владу надоел мой тон. Он наконец поднял глаза и очень выразительно посмотрел мне в лицо, будто хотел напомнить о своем ударе, повергнувшем меня в нокаут.
– У нас нет должностей, – ответил он. – Она просто живет и работает в нашем лагере.
– Копает ямы? – Я продолжал напрашиваться на грубость.
– Нет, – пока еще сдерживаясь, ответил Влад. – Она не копает. Она ныряет… А почему ты так нервничаешь?
Я не просто шел, я без тормозов летел на новый конфликт, не думая о том, что он снова может закончиться не в мою пользу, но последние слова Влада вдруг встали на моем пути стеной.
– Ныряет? – переспросил я, но скорее не у Влада, а у самого себя, желая скорее выяснить, что меня так насторожило. – Как это – ныряет? – хлопал я глазами. – С трубкой, что ли?
– Нет, не с трубкой. С аквалангами.
– Вот оно в чем дело! – закивал я. – С аквалангами, это, конечно, совсем другое дело. И где, извини за любопытство, вы проводите свои изыски?
– Где есть смысл, там и проводим. Под Феодосией, на Кара-Даге. Эту неделю мы работаем в заповеднике на Караул-Обе… Послушай, ты закусывай, а то твои глаза сейчас на лоб вылезут!
Надо же, какой наблюдательный, подумал я, отворачиваясь и медленно направляясь к опушке. Все замечает – и что у меня с глазами, и что нервничаю. А как тут быть спокойным? Столько совпадений, что вне подозрений остаюсь только один я.
Я брел вдоль строя деревьев, и мне представлялось, что это зеленые истуканы с лицами профессора, его падчерицы, отца Агапа, Риты, Анны, Уварова, и думал о том, что за два года «простоя» потерял навыки и былую прозорливость и впервые, имея целую гору фактов, не могу составить хотя бы одну более-менее стройную версию.
Когда я вернулся к Владу, он, согнувшись над столиком, что-то торопливо писал на маленьком листке, вырванном из записной книжки.
– Тебя не затруднит передать Курахову? – спросил он, складывая листок вчетверо и протягивая мне. – Там нет никакой тайны, можешь прочитать.
Я развернул записку, прошел глазами по тексту, с трудом распознавая мелкие и неимоверно растянутые слова:
«ДОРОГОЙ ВАЛЕРИЙ ПЕТРОВИЧ! МНЕ НАДОЕЛО ЖДАТЬ. ПОСЛЕЗАВТРА ВЫ ДОЛЖНЫ ВЕРНУТЬ МНЕ МАНУСКРИПТ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ Я НЕ ОБЕЩАЮ ВАМ НИЧЕГО ХОРОШЕГО. УВАРОВ».
– Это какое по счету предупреждение? – спросил я, пряча записку в карман.
– Не помню, – ответил Влад. – Какая разница?
– Он не вернет тебе рукопись, – сказал я. – Или вернет, когда будет поздно. – Я сам не понял, что сказал.
Глава 21
Совершенных глупостей на сегодня было уже вполне достаточно, и, прежде чем снова сесть за руль, я поспал, как Штирлиц, минут двадцать, откинувшись на спинку сиденья. Потом не торопясь доехал до недостроенного и заброшенного пансионата подводников и искупался.
Домой я вернулся свежим как огурчик и никаких следов общения с Владом на моем лице не осталось. В безлюдном дворике кафе, каким он всегда бывал в часы полуденной сиесты, лишь расслаблялись за чтением духовной литературы отец Агап и его рыжеволосая ученица. Краем глаза заметив мое появление, священник ближе придвинул Библию к глазам и громче продолжил:
– «Нечестивые обнажают меч и натягивают лук свой, чтобы пронзить идущих прямым путем. Меч их войдет в их же сердце, а луки сокрушатся. Малое у праведника лучше богатства многих нечестивых…» Добрый день, Кирилл Андреевич!
