– Добрый вечер! – наклонившись, поздоровался я с девушками и длинноволосым, уже сидящими в машине.
Влад молча протянул мне руку. Я чувствовал, что Анна не сводит с меня глаз, дожидаясь, когда же я наконец обращу внимание и на нее.
– Отдыхаете? – спросил я у Влада.
Уваров сделал неопределенный жест.
– Может быть, заглянете ко мне? На кофе глясе с мускатом? – снова спросил я и вроде как только сейчас заметил Анну. – О! Привет, Анюта!
– Привет, – холодно ответила Анна. Продолжая смотреть на меня, она слегка склонила голову набок и убрала светлую прядь со лба. – Как жизнь?
– Бурлит, Анюта, бурлит! – с оптимизмом сытого кретина ответил я. – Заканчиваю бассейн, строю солярий и тренажерный зал, расчищаю площадку под поле для гольфа, рою винный погреб и сортир с обогревом и музыкальным фонтаном на две тысячи мест… Кстати, познакомься!
Я открыл переднюю дверцу и вытащил за руку свою голубую бабочку.
– Лада, – ничуть не смущаясь, представилась бабочка и протянула Анне руку. Анна руки не подала и ничего не произнесла в ответ.
– Вы назад, в палатки? – все тем же тоном Буратино, убежавшего от Мальвины, спросил я Влада и оперся о плечо Лады. – А мы решили сегодня как следует покутить. Сейчас рванем в «Бригантину», потом в «Арго», «Трою»… Может, с нами?
Анна не выдержала и опустила глаза. Господи, мысленно произнес я, видел ли ты когда-нибудь больших говнюков, чем я?
– Как поживает профессор? – спросил Влад. – Ты не забыл передать ему мое письмо?
– Передал! – Я хотел добавить, что профессор намерен в ближайшее время уехать, но промолчал.
– Что ж, прекрасно! – улыбнулся Влад, скользнул взглядом по ногам Лады и снова поднял глаза на меня. – Я рад, что у тебя все так хорошо складывается.
– А я рад, что и у тебя тоже… Черт, чуть не забыл!
Я хлопнул себя по лбу и полез в машину. На заднем сиденье лежал когда-то забытый Анной пакет с пляжными принадлежностями – полотенцем, черными очками, резиновыми тапочками и горстью сердоликов, которые мы как-то собрали на Кара-Даге. Каждый предмет я протягивал Анне отдельно. Она терпела мою выходку недолго и смогла принять только полотенце и тапочки. Очки вместе с горстью мелких камешков полетели мне в лицо. Сердоликовые горошины градом прошлись по крыше «Опеля». Лада с опозданием вырвала руку из моей ладони и закрыла лицо.
– Поехали! – глухим голосом сказала Анна Владу, села в «Сузуки» и с силой захлопнула дверь.
Ночная бабочка тоже зашевелилась, изобразила что-то вроде крутого поворота на каблуках и села на свое место.
Влад вяло махнул мне и втиснулся в свою инвалидку. Мы разъехались «фонтанчиком» – несколько десятков метров катились рядом, а потом – в разные стороны. Не включая фары, я петлял по грязным и темным «нычкам», пока не выскочил на Симферопольское шоссе. Тут я дал волю своим эмоциям и погнал своего зверя с такой скоростью, на какую он только был способен. Наверное, я остановился бы лишь в Симферополе, если бы не гаишники, притаившиеся со своей полосатой «шестеркой» на обочине, за кустом.
Сам не знаю, зачем я остановился. На той скорости, на какой я шел, они не только не рассмотрели бы номер машины, но даже не смогли бы сказать определенно, какой предмет с диким ревом промчался мимо них.
Добрых метров сто я тормозил, затем задним ходом подрулил к ним, вышел из машины, без лишних вопросов протянул лейтенанту какую-то валютную мелочь, снова сел за руль, развернулся и тихо покатил обратно.
Мое «море удовольствия» утонуло в глубоком кресле, подняв изящные коленки выше головы. Она курила, часто затягиваясь, и, кажется, смела хмурить напудренную мордашку.
– Что притихла? – сказал я. – Валяй дальше про мою сексуальность!
– А мне понравилась та девушка в черном платье… – начала говорить Лада, глядя на кончик сигареты. – Только зря ты выеживался перед ней. Я тебе что, только для этого и была нужна?
Я ударил ногой по педали тормоза. Лада качнулась вперед, рука с сигаретой ткнулась в лобовое стекло.
– Вот что, путана малоопытная, – произнес я, с трудом размыкая зубы. – Это не твое дело, что я делал и что говорил. Твоя забота – отрабатывать деньги, а не задавать глупые вопросы, тем более – не блеять мне на тему морали. Ты хорошо меня поняла?
– Хорошо, – ответила Лада, отправляя окурок за окно. Затем достала из сумочки платочек, вытерла выпачканные в пепле пальцы и вдруг точным движением влепила мне пощечину.
Несколько секунд у меня в ухе звенело так, словно какой-то джазмен исполнил прямо в ухо соло на саксофоне. Я подумал о том, что за такие приколы подруге следовало бы надавать ремнем по заднице, но вместо того, чтобы наказать ее, вышел из машины в прохладную и темную ночь, сел на осыпанную сухими сосновыми иголками обочину и подставил темечко звездному свету.
Странный я человек, думал я. Все нормальные люди стараются жить так, чтобы им было хорошо, а я же делаю так, чтобы мне было плохо. Как это называется? Мазохизм? Или глупость?
Я услышал, как за спиной открылась дверца автомобиля. Лада выбралась наружу, тотчас споткнулась и пробормотала что-то про задницу негра. Зашуршал гравий. Девушка отошла в сторону, через минуту вернулась, встала за моей спиной.
– Гуманоиды-ы-ы!!! – громко крикнула она небу. – Где вы? А-у-у-у!!
– А-у, – отозвался я. – Я здесь.
Какое-то настырное насекомое щекотало мне ногу, забравшись под штанину. Я тряс ногой, как паралитик, но это не помогало.
– А есть еще жизнь во Вселенной? – спросила Лада.
Черт возьми, подумал я, уже проститутки становятся любознательными, как пионеры… Двести баксов отдал неизвестно за что, лучше бы копил на взятку капитану.
– Эй ты, мужичок! – позвала меня Лада, и я почувствовал ее руки на своих плечах. – Не умирай! У меня есть преимущество перед ней. В отличие от Анюты, я не знаю о тебе ничего плохого. А это, между прочим, очень выгодно для тебя. Поехали! Ночь пролетит – не заметишь.
– А тебе не противно? – спросил я.
– С тобой нет.
– А вообще?
– Слушай, – вздохнув, ответила Лада. – Сделай одолжение, заткнись!
Я заткнулся, и мы поехали.
Глава 26
На центральной улице, от которой во все стороны лучами расходились парковые аллеи из магнолий и пальм, творилось что-то невообразимое. Шквальный ветер, взбесившийся на морских просторах, устроил настоящую вакханалию. На пляже стонали хлипкие черепичные и жестяные крыши соляриев, ходили ходуном «переодевалки», неслись над песком обрывки газет, полиэтиленовые пакеты, и хромали, словно карлики-инвалиды, корявые ветки-плавуны. Грохот волн легко забивал музыкальный писк, который пробивался из самых смелых и «долгоиграющих» кафе; световые гирлянды раскачивались с такой силой, словно это со скакалкой развлекались гиганты; блестящие, мокрые, как швабры, кроны деревьев, будто подражая морю, раскачивались из стороны в сторону, сталкивались, сплетаясь ветками, выбрасывая в воздух фонтаны брызг. Недавние толпы на набережной резко поредели, и теперь по мокрому блестящему, словно зеркало, асфальту короткими перебежками продвигались промокшие одиночки, накрыв головы газетами или пакетами, и с разных сторон, сближаясь и разбрызгивая желтый свет, медленно катились две дежурные милицейские машины.
