Влад скомкал пергамент, кинул его в костер. «Ты еще сомневаешься? – спрашивал он у себя. – Ты еще не потерял надежду убедить себя в том, что это не он, не он, не он! Но не слишком ли много совпадений?»
– Жезу, – сказал Влад, сжав запястье Учителя, и ткнулся лбом в его висок, – ты хочешь разгромить меняльные столы у храма… Да? Скажи: да или нет!
– Прекрасная идея, – весело ответил Жезу и поцеловал Влада.
– И ты знаешь, чем все это закончится?
– Был бы Богом, знал бы, – тихо ответил Жезу. – Но, похоже, догадываюсь… Это будет очень веселая история!
– Веселая?
– Конечно! Конечно, мой друг! Это будет триумф, и нескончаемый звон фанфар, и восторженные возгласы тысяч и тысяч людей, и целые народы покорятся мне, и свет моего могущества ослепит множество поколений!
Его глаза горели. Оттолкнув от себя девицу, он поднялся и повернулся лицом к востоку, где всходило солнце, заливая золотом лучей стены Иерусалима.
– Мы идем в Иерусалим!!! – крикнул Жезу, пинками поднимая своих последователей. – Где мой белый конь?! Проклятые лежебоки, вы не побеспокоились, чтобы ваш господин въехал в священный город на белом коне! Вставайте, несчастные!!! Взошла моя звезда, и ее свет указывает мне мой путь!!! Хватит спать!!! Вы рискуете проспать величайшее событие!!!
Он носился как одержимый, требуя то белого коня, то пальмовых ветвей. Люди просыпались, не понимая, что произошло, женщины хватали детей и прижимали их к себе, дым очагов смешивался с пылью, кто-то, по-своему истолковав призывы Жезу, кинулся к нему, и через минуту многотысячная толпа, поддавшись эмоциям, хлынула к своему кумиру. Там, в давке, в жерновах истощенных, больных и немощных тел, оказался осел, и развеселившийся Жезу немедленно оседлал его, ударил голыми пятками в раздутое брюхо, принуждая трусцой бежать вперед.
– В Иерусалим!!! В Иерусалим!!! – кричал он.
Кто-то надел ему на голову цветочный венок, и Жезу тотчас поправил его, чуть сдвинув на затылок, как делал Юлий Цезарь, чтобы скрыть прогрессирующую плешивость. И вскинул Жезу правую руку вверх, и отворились ему ворота Иерусалима, и толпы горожан с пением «Осанны» кинулись ему навстречу.
«Я знаю, что будет дальше, – думал Влад, едва поспевая за шустрым осликом. – И это убивает во мне последнюю надежду… Искать больше не имеет смысла. Я нашел того, кого искал… И душа моя стала пуста, как прогнивший винный бочонок, и знание правды убивает меня…»
Он хотел найти в толпе Адриано и высказать ему все, что так мучительно терзало его, но вокруг с ужасающей быстротой кружился хоровод незнакомых лиц, ослепленных верой в пришествие Спасителя. В воротах города образовалась толкучка, кого-то крепко придавили, и истошно закричал ребенок. Влад попытался пробиться туда, где требовалась медицинская помощь, но силы оказались неравными, и его вынесло людским потоком на главную улицу города. Ослика либо оттеснили, либо растоптали, и теперь Жезу несли два десятка крепких мужчин на сколоченной из досок платформе. Возвышаясь над городом, как статуя, Жезу протягивал руку то в одну, то в другую сторону и вещал:
– Как веруете вы в меня, так и будет вам!
Толпа отзывалась восторженным ревом. Шествие углублялось в центр города и постепенно приближалось к резиденции римского наместника. Перед мрачной колоннадой, которую подковой прикрывала цепочка римских легионеров, Жезу приказал остановиться.
Оказавшись у обиталища столь величественного человека, толпа притихла. Влад заметил, что ряды последователей Жезу несколько поредели и, как плевелы от зерен, стали отходить самые трусливые и неуверенные.
– Насколько вы веруете, столько и получите, – сказал им Жезу, делая презрительный жест ладонью.
Толпа заулюлюкала, провожая предателей. Жезу повернулся к резиденции Пилата. Густая тяжелая тень падала от могучего пирамидального свода на колоннаду и лестницу, на которой, словно капли крови, застыли легионеры в красных плащах.
– Могучий орел, распрямив свои крылья, осмотрел жестоким оком владения свои! – нараспев произнес Жезу. – Острые когти впились в нежную мякоть древа, и раздвинулись перья со звоном мечей!
Площадь замерла от ужаса и восторга. Жезу опасно дерзил, и все понимали, над кем он посмел надсмехаться.
– Воспрянь же, костлявый! Сколь широк размах твоих необъятных крыльев, столь велика земля, распростертая под тобой!
Легионеры переглянулись, словно спрашивая друг друга, не пора ли уже нанизать этого бунтаря и провокатора на копье, словно жертвенного барана? Но никакой реакции изнутри резиденции не последовало, Пилат не выказал признаков возмущения, не отворились тяжелые кованые двери, не ринулись на толпу поджарые бойцовские псы, не зазвенели смертоносным металлом солдаты.
Жезу выждал паузу и, уж совсем уподобляясь лицедею, воскликнул:
– Да поостерегись, кесарев палец, моего божественного сиянья, ибо, ослепленный, не заметишь ты, что сидишь в золотой клетке, запертой на ключ, и чрезмерным усердием можешь навредить своим крыльям, обломав их о прутья! Дай же мне право подсказать тебе путь к заветному ключику, и молись отцу моему, чтоб дошли мои советы до твоего величественного и светлейшего ума!
Даже самые отсталые глупцы уже не могли не понять, что Жезу откровенно провоцирует Пилата, и толпа была поражена чудом, но не тем, которое являл своей отчаянной дерзостью человек, назвавшийся Сыном Божьим. Все оцепенели, не зная, отчего престарелый алчный наместник, римский всадник Пилат не откликается на вызов. «Ага, значит, он испугался, значит, он тоже уверовал !»
Жезу замолчал. Тысячи взглядов были направлены на тяжелые двери резиденции. Все ждали, что будет. Но ничего не произошло. Один из легионеров стукнул копьем о гранитную ступеньку. Толпа издала вздох облегчения. Сын Божий подавил своим могуществом волю наместника! Владу показалось, что Жезу обманулся в своих надеждах – такое у него было лицо.
– Что ж, – возвестил он. – Я пойду в дом отца моего!
И он показал рукой на храм, находящийся неподалеку. Влад прикусил губу и зажмурил глаза. Уже не было смысла смотреть на все это. Религия документировала эти события с примерной долей точности, допустив ошибку лишь в одной, самой существенной стороне вопроса . Толпа понесла Влада вслед за Жезу, будто бурный горный поток. Его кружило, кидало из стороны в сторону и несколько раз столкнуло плечом к плечу с Адриано. Владу показалось, что Адриано плачет и слезы заливают его лицо. Жезу распалял агрессию толпы. Хитон колыхался на нем, как рыцарский плащ в момент смертельного поединка. Он взбежал по ступеням к колоннам храма, где на широкой террасе стоял ряд меняльных столов. Здесь торговцы продавали сикли – местные монеты, которые каждый взрослый иудей должен был пожертвовать храму на Пасху. Не останавливаясь, словно боевой конь, Жезу с разбега обрушил первый стол, за ним – второй, третий… С металлическим шелестом потоки монет посыпались на ступени – целые ручьи из монет! Солнечные капли покатились, запрыгали вниз, напоминая горящее масло из опрокинутой лампадки, и народ ринулся подбирать их. Жезу носился по террасе, безумными глазами глядя на беснующуюся толпу.
