Я прекрасно выспался. Впервые с того дня, когда убили Тосю, я спал глубоко, не вздрагивал от постороннего шума и не видел снов. Небо очистилось от туч, море успокоилось. Я поднялся на верхнюю надстройку пирса, встал на перила и сиганул оттуда в воду. Мне показалось, что я голым залез в гнездо ежей. Когда вышел на берег, моя кожа по цвету могла сравниться с восходящим над горами солнцем.
Завтракал я в компании атлетов. Заворачивал ломтик козьего сыра в лист салата, сверху клал кусочек холодной баранины, приправленной хреном, все это крепко прижимал к тонкой грузинской лепешке и отправлял в рот. Славка не сводил с меня глаз. Я видел, как его подмывает спросить, что за странные отношения связывают нас с Ирэн: в прошлую ночь я где-то болтался, в эту – она и чего следует ждать от следующей. Но я знал, что он будет мучиться в неведении, строить догадки, но никогда не спросит меня об этом. Казалось, что мы оба негласно договорились вести эту странную игру, в которой победит тот, кто меньше узнает о сопернике.
После завтрака мы распрощались. Я поблагодарил Славку и сказал, что вряд ли сегодня приду. Он спросил: «А как же инспектор по чистоте коммерческих сделок?» Я пожал плечами. Наверное, Ирэн ему понравилась. Если бы у нас со Славкой были иные отношения, я дал бы ему добрый совет: выкинуть ее из головы и стараться держаться от нее подальше. Хотя второй совет уже не актуален. Ирэн никогда больше не придет сюда. Я думаю, что она сейчас там, где ее почти невозможно достать.
Я поймал такси и поехал в аэроклуб. Не знаю, кто придумал ему название «Персей». Этот мифологический герой, насколько мне известно, не имел ничего общего с полетами. Кроме того, столь светлый и героический образ менее всего подходил к бывшему аэродрому ДОСААФ, летный парк которого состоял из одного вертолета и двух самолетов, отлетавших все мыслимые и немыслимые сроки. Мне кажется, что название «Ступа» (имеется в виду летательный аппарат Бабы-яги) было бы точнее и скромнее.
Как бы то ни было, я не знал о существовании других организаций, которые позволили бы мне два раза в неделю подниматься в небо в самостоятельном полете. Я летал потому, что не знал других способов избавиться от стрессов и усталости, отвлечься от тягостных мыслей о захлестнувшем Побережье криминале. Вино не могло тягаться с полетами по силе целебного воздействия на психику. Ручка управления, при помощи которой я вращал вокруг самолета Землю, не только доставляла удовольствие от власти над законами тяготения, но и позволяла взглянуть на человечество и нашу грешную суетную жизнь свысока, то есть с позиции бога и глазами бога. Во всяком случае, мне так казалось.
Я попросил таксиста остановиться у ворот и дошел до летного поля пешком. Сегодня у будки диспетчера было необыкновенно много народа. Только что приземлившиеся парашютисты несли в охапках разноцветные комки шелка и строп. Воздушные акробаты последний раз перед посадкой в самолет отрабатывали какую-то сложную фигуру: было похоже, что они, взявшись за руки, водят хоровод. Худая, мелкая, похожая на очкастую крысу иностранка через переводчика разговаривала с пилотом спортивного «Як-52». Она хотела, чтобы он покатал ее на самолете и заодно продемонстрировал все фигуры высшего пилотажа. Пилот, глядя на крысу с состраданием, поинтересовался, надежно ли держатся на ее носу очки и завтракала ли она сегодня.
Приближалось мое время, и я заглянул к диспетчеру.
– С инструктором полетишь! – сказал он мне, не выпуская микрофона из рук.
– Почему?
– Да какая-то комиссия приехала! По безопасности полетов… Только деньги мне не суй, потом рассчитаемся!
Солнце уже свирепствовало. Девушки и парни, ожидающие своей очереди на прыжки, стали кучковаться под крыльями «Ан-2», где была тень. Кому не хватило места, повязали на головы майки и футболки. Разогретый воздух дрожал над полем, словно заливное. Спортивный самолет с иностранкой, которой захотелось острых ощущений, сделал «свечку» и стоматологическим буром впился в белую мякоть облака. На мгновение он исчез из виду, затем, сверкнув крыльями уже над облаком, несколько раз перекрутился вдоль своей оси. Земное притяжение держало его за хвост подобно крючку с резинкой. Самолет поднимался вверх все медленнее и, наконец, подъемная энергия закончилась, он остановился, замер на какую-то секунду. Лопасти винта, казалось, месили воздух в бешеном отчаянии, будто хотели ухватиться за край облака. Но тут звук мотора примолк, наступила тишина, и самолет стал нелепо и страшно валиться вниз: сначала на левое крыло, затем носом вниз, потом опрокинулся кверху днищем. Он падал беспорядочно, как детская игрушка, сброшенная с балкона, и солнце короткими вспышками отражалось то на крыле, то на хвосте, то на каплевидной сфере фонаря. Когда до земли осталось совсем немного, самолет снова издал пронзительный пчелиный зуммер, перестал вращаться и нацелился носом в будку диспетчера. Затем резко приподнял нос, по широкой дуге пролетел над линиями электропередачи и опять взмыл в небо. Выполнив «бочку» и боевой разворот, самолет угомонился, перестал хулиганить и, приглушив двигатель, пошел на посадку.
Я перешагнул ограждение, обозначенное белыми флажками, куда через минуту подрулил самолет. Выстрелив сизым дымом, двигатель затих, лопасти остановились. Иностранка, постаревшая лет на десять, тараща во все стороны сумасшедшие подслеповатые глаза, долго и неуклюже выбиралась из кабины. Очков на ее лице уже не было. Как, собственно, и наивно-любознательного выражения, с каким она садилась в самолет. Заталкивая деньги в карман комбинезона, пилот подошел ко мне.
– Готов? – спросил он меня. – Сегодня летим вместе.
Я кивнул. Пилот хотел пить. Облизнув пересохшие губы, он пошел к ларьку, торгующему напитками. Зеваки обступили самолет, начали трогать крылья и лопасти. Я сказал им, что иногда у самолета случается самопроизвольный запуск, после чего работникам аэродрома приходится собирать отрубленные головы по всему полю. Толпа немедленно отступила от самолета. Я привычно поднялся на крыло и забрался в свою кабину. Наушники не стал надевать, задвинул фонарь и надавил кнопку стартера. Лопасти пришли в движение и начали взбивать сизый дым выхлопов словно миксером. Я поставил ноги на педали… Это безумие! – сказал я сам себе и тут же начал полемизировать с собой: – А все то, что я делал последнюю неделю – не безумие? Вся моя нынешняя жизнь, мои мысли, мои цели – не безумие? А разве не с безумцами – жестокими и хитрыми – я имею дело?
Через мутный фонарь я смотрел на земной мир, который уже мне не принадлежал. Между нами стояла непреодолимая стена, сотканная из моей воли и вплетенными туда же нитями авантюризма. Зеваки пялились на меня с благоговением и отходили от самолета все дальше – уж больно страшно и громко он рычал. Я увидел своего инструктора. Зажав под мышкой бутылку с водой, он бежал к самолету, махал рукой и, судя по широко раскрытому рту, что-то кричал мне… Я безумец! Наверное, мне слишком многое сходило с рук, раз я позволяю себе то, что выходит за пределы здравого разума… Я становлюсь непредсказуемым и неуправляемым, и потому опасен для общества. Общество избавляется от таких типов. Может быть, это произойдет в ближайшем будущем. Но мне не хочется думать о нем. Я отгородился от людей. Никто мне сейчас не нужен, никто не способен остановить меня…
