Понимая, что путь к берегу мне отрезан, я не стал дожидаться, когда «идиот» замкнет кольцо, и снова лег на левый борт, пуская «Ямаху» в открытое море. Все это происходило в течение считаных секунд. У меня не было времени раздумывать, кто этот человек с лицом, замотанным платками. Я лишь осознавал как неоспоримую истину: все это – продолжение той самой черной полосы, которая началась на Диком острове несколько дней назад. Я не знал, какую цель преследовал человек на серебристой «Ямахе» – хотел он меня убить или напугать, это в данный момент было не столь важно. На меня наезжали – в прямом и переносном смысле, и мне приходилось ретироваться.
Некоторое время мы гнали параллельно друг другу в открытое море. Держась за руль одной рукой, я выразительно постучал себя по голове кулаком. «Идиот» не отреагировал на этот понятный во всем мире знак и продолжал медленно приближаться ко мне. Я попытался выяснить его намерения и свернул в его сторону. Мой преследователь принял вызов и бросил свою машину мне навстречу. Я чудом избежал столкновения. Моя рука инстинктивно сбросила газ, и, встав на «хвост», мотоцикл описал широкий полукруг, разворачиваясь в сторону Судака.
Это, кажется, устраивало «идиота». Я мчался в обратном направлении с разной скоростью, делал пируэты на воде, останавливался, снова врубал форсаж, но серебристая «Ямаха» следовала за мной на неизменном расстоянии и незнакомец не проявлял никакой агрессии.
Я понял его – он не хотел подпускать меня к дикому пляжу, давая понять, что пойдет на таран, если я попытаюсь пристать к берегу.
Горы и пляжи, словно декорации в театре, побежали в обратном направлении: Черепаха, пляж ВМФ, гора Болван… Незнакомец конвоировал меня, предупреждая всякую мою попытку изменить курс. Я снизил скорость почти до минимума, обернулся назад и крикнул:
– Эй, парень! Ты ошибся, у меня вовсе не та сексуальная ориентация, о которой ты подумал.
Незнакомец не отреагировал. Может быть, он усмехнулся в ответ, но повязка скрыла это. «Сколько стоит такая машина? – думал я то ли всерьез, то ли в шутку. – Развернуться да подмять его днищем своей «Ямахи», а потом заплатить Моргуну?»
Мотор тихо булькал на малых оборотах, пуская из-под воды пузыри. Руль мелко дрожал, и вибрация передавалась мне, отчего дробно стучали зубы, словно меня знобило. Покачиваясь на волнах, мотоцикл, казалось, засыпал от безделья. Ему нужна была скорость, без нее эта пластиковая машина с обтекаемыми бортами превращалась в несуразный поплавок, буй. Мой преследователь тоже снижал скорость, стараясь не приближаться ко мне. Так мы тарахтели довольно долго. Я часто оборачивался, запоминая особенности фигуры незнакомца. «Я тебя вычислю, – мысленно злопыхал я, – на берегу достану, на пляже отыщу».
Если резко взять руль на себя и одновременно с этим круто повернуть его вбок и врубить форсаж, то мотоцикл развернется на сто восемьдесят практически на месте, как волчок. Пока мой преследователь опомнится и проделает тот же трюк, я оторвусь от него метров на сто, а этого будет достаточно, чтобы затем погасить скорость и аккуратно причалить к дикому пляжу.
Мы медленно, уподобляясь траурной процессии, вошли в акваторию пляжа железнодорожников. Я незаметно «сваливался» ближе к берегу и в конце концов вошел в зону буйков. Вокруг нас торчали головы людей, похожие на лягушачьи, коими кишат заросшие тиной пруды. Маневрировать здесь на большой скорости было опасно – естественно, для пловцов, но я присмотрел для своей «Ямахи» достаточно широкий «коридор». Замотанный в платки господин инкогнито все свое внимание сосредоточил на мне и после моего разворота не сумеет быстро сориентироваться – ему придется маневрировать среди голов на малой скорости. Это давало мне еще несколько десятков метров форы.
Как раз в тот момент, когда с пляжа донесся усиленный динамиком женский голос, требующий, чтобы «водные мотоциклы удалились из зоны купания», я поднял машину на дыбы, молниеносно развернулся в обратном направлении и, обдав своего противника водой, с победным воем полетел вдоль линии буйков.
Я не оборачивался до тех пор, пока не поравнялся с диким пляжем. Там позволил себе несколько снизить скорость и повернул голову. Мой фантомас отстал безнадежно. Он мчался стоя, эффектно прыгая на волнах, и всякий раз приседал, как опытный наездник, пришпоривающий коня перед препятствием. Концы платков трепыхались на ветру, словно уши спаниеля, бегущего за зайцем, очки ослепительно сверкали, как гиперболоиды, вмонтированные в голову, но все же грозный вид и завидная целеустремленность водителя серебристой «Ямахи» совсем не соответствовали результату последнего заезда. Он проиграл и, к его чести, признал это. Пока я виртуозно объезжал подводные камни, обросшие зелеными «волосами», приближаясь к каменистому берегу, он остановился метрах в трехстах от меня, недолго следил за мной, после чего взвыл мотор, и его снаряд помчался в обратную сторону и минуту спустя скрылся за скалой.
Некоторое время я находился под впечатлением гонок. Какие-либо выводы было еще рано делать, но в том, что Дима Моргун проявил самое активное участие в их организации, можно было не сомневаться. Вполне вероятно, что он сам и был в роли фантомаса. Смуглая, хорошо сложенная коренастая фигура, крепкие руки, отличное вождение – все эти признаки клеятся к Диме без особого усилия.
Я завел мотоцикл в окруженную со всех сторон камнями тихую бухточку, где не было волны, и вышел на берег. На краю обрыва, нависающего над узкой полоской пляжа, цветными пятнами бросались в глаза крыши палаток. На самом пляже валялись несколько однотипных коричневых голых тел. Женские от мужских можно было различить лишь при внимательном рассмотрении. Одно тело, лежащее на большом белом камне, как трико, разложенное под солнцем для просушки, проявило признаки жизни, медленно приподняло голову с всклокоченными длинными волосами, напоминающими распущенную пеньковую веревку, и посмотрело на меня. Это было единственное проявление любопытства к моей персоне в лагере хиппи.
Я взобрался по пористой, как срез засохшего хлеба, поверхности валуна на его макушку и оттуда осмотрел берег.
Среди каменного хаоса, напоминающего развалины жилого квартала после землетрясения, закрепленный на кривульках-плавунах, на слабом ветру трепыхался выцветший, некогда синий навес.
Глава 17
Ни морального, ни юридического, ни какого иного права производить здесь обыск у меня не было. Слабым оправданием могло быть лишь то, что ни хозяев, ни замков, ни какой-либо, даже символической, ограды здесь не наблюдалось.
Я сел на камень под навесом, который давал весьма скудную тень, так как зиял дырами и больше напоминал маскировочную сеть. Под ногами пружинили сухие желтые иголки. Это было ложе, застеленное серыми тряпками из грубой мешковины. В каменной стене темнела неглубокая ниша, в которой стояли закопченный чайник с проволокой вместо ручки, гнутые алюминиевые тарелки, пакетики с порошковым супом и крупами. Чуть в стороне валялся треугольный дорожный знак из листовой стали, тоже закопченный, предназначенный, судя по всему, для жарки мидий. Под ним я нашел небольшую пластиковую коробочку из-под плавленого сыра. В ней перекатывались какие-то мелкие предметы. Я приподнял крышку. Одноразовые шприцы без упаковки, иглы, куски ваты, маленькие пузырьки темного стекла, коричневые палочки, похожие на грифели…
