– Она баловалась «косячком»?
– «Косячком»? – переспросил бомж и наморщил лоб. – Упаси господь!
Я схватил палку и шарахнул ею изо всех сил о камень. Два обломка, вращаясь, как пропеллеры, пронеслись перед самым носом бомжа.
– Не ври, дядя! Не ври! – крикнул я.
Он попятился от меня, бормоча под нос:
– Да что ж ты нервный такой? Зашибешь ведь невинного! Размахался, как дирижер! Зачем мне врать? Я как на духу… Она это… кололась.
– Что она себе вводила?
– Не знаю, – покачал головой бомж. – Мамой клянусь, не знаю. Я эту штуковину, – он кивнул на пластиковую коробочку, – не признаю. Я покурить люблю, водочки выпить, а чтоб колоться – нет, никогда. Не приучен, не умею, да и страшно в свое живое тело иглу втыкать… На, гляди!
Он развернул свои руки ладонями вверх и протянул их мне. Следов уколов в самом деле не было.
– Ну ты ведь должен был видеть, как она набирает в шприц жидкость?
– Видел, да, – закивал бомж. – Из коробочки брала шприц и набирала в него жидкость.
– Откуда? Из этого пузырька?
Бомж покачал головой.
– Нет. Это спирт, я его на язык пробовал. Она им ватку смачивала и руку протирала. Гигиена. Танька вообще чистая девчонка. Все любила намыливаться каждое утро. Войдет в море – и давай шампунем себя поливать. Из-под пены даже не разглядишь, что голая. Все равно что кружка пивная. Бутербродов наделает, но перед тем, как меня угостить, заставляла руки с мылом помыть…
– Да хватит про гигиену! – не дослушал я. – Чем она наполняла шприц?
– Какой-то фуевиной. Из ампулы.
Я снова взял в руки пластиковую коробочку и вывалил ее содержимое на землю.
– Где она хранила ампулы?
– Откуда я знаю, где… Да нигде! Чего их хранить? Это ж не ценные бумаги. Принесла, укололась – и пошла купаться.
– Ампулы ей давал любовник?
– Не знаю. Утверждать не стану. Может быть, и любовник.
Я стал ходить вокруг тента, внимательно глядя себе под ноги. «Начальник лагеря» следил за мной. Я поднялся выше, на небольшой каменный уступ, похожий на ступеньку. Под ногой хрустнуло стекло. Я склонился и поднял округлый кусочек ампулы.
– Это? – спросил я бомжа.
– Это, – кивнул он.
На стекле можно было разобрать всего четыре буквы: «ОПОЛ».
– Скорее всего омнопол, – предположил я. – Это наркотик, болеутоляющее.
Бомж пожал плечами.
– А мне что омнопол, что фуепол – без разницы.
Я завернул осколок в газетный обрывок и спрятал в карман.
– В какое место она колола?
– Не в зад же, конечно! В вену, – и он похлопал себя по сгибу руки.
– Приду я к тебе сегодня ночевать, синеглазенький, – сказал я наркоману. – Будем вместе Таньку встречать.
– А она не обещала сегодня вернуться, – отпарировал бомж.
Я мысленно рассчитывал время. До лодочной станции я долечу минут за пять. Сдать «Ямаху» – дело одной минуты. От станции по Новосветскому шоссе до обсерватории – двадцать – двадцать пять минут бега. С Димой пока ни о чем говорить не буду, Дима от меня никуда не денется. А вот Танька может упорхнуть, если вдруг появится на диком пляже раньше меня и «начальник лагеря» расскажет ей обо мне. Но этого нельзя допустить.
– Слушай, дружище, – сказал я ему, кладя руку на худое плечо. – Я вернусь скоро. С водкой, колбасой, хлебом и солеными огурцами. Колбасу мы порежем на кружочки, а огурцы будем есть целиком – так они лучше хрустят. Ты представляешь, как вкусно заедать водку солеными огурцами?
Бомж шумно втянул слюну.
– Э-э, – боясь поверить и поселить в своей душе надежду, протянул он. – Врешь. С какой такой стати ты станешь меня водкой угощать?
– Но я же дал тебе деньги? Принесу и водки.
– Это ж сколько тебя ждать?
– Минут сорок. От силы час.
– Не, не принесешь, – отмахнулся бомж.
– Слово мента даю.
– А я что? Что я тебе буду должен? Не так же просто ты станешь водкой угощать? Так ведь?
– А ты должен будешь всего лишь задержать Таньку, если она появится, до моего прихода.
«Начальник лагеря» думал. Я поставил перед ним омерзительную по своей сложности задачку. Я был уверен, что он не станет долго уламывать свою совесть, ведь водка с солеными огурцами для него была высшей ценностью.
– Нет, – вдруг покачал он головой и сам чуть не заплакал от обиды. – Не стану я Таньку удерживать. Кто я ей – папа родной, что ли? Мы чужие люди, пусть летит вольной птицей куда хочет. Кто я ей? Встретились и разошлись, как облако с горой.
Я смотрел в голубые глаза бомжа и не испытывал ни раздражения, ни злости, ни желания оскорбить его.
– Черт с тобой! – буркнул я, понимая, что теперь только удача и мои быстрые ноги могут помочь мне, и побежал к морю, где мягко покачивалась на волнах «Ямаха».
Глава 18
Наезжать на Диму Моргуна – все равно что строгать доски для собственного гроба. Но голос здравого разума утонул в потоке моих чувств. Я даже на какое-то время забыл о том, что собрался вылавливать наркоманку Таню. Подогнав «Ямаху» к причалу, я спрыгнул на берег, посмотрел по сторонам, отыскивая Диму. Его помощник Сережа подкачивал «банан» и одновременно с этим собирал с пассажиров деньги. Я достаточно сильно – так нечаянно получилось – толкнул его в плечо.
– Где твой хозяин?
Сережа заморгал честными глазами и кивнул на бетонную коробку мастерской. Я прыгнул, подтянулся на поручнях надстройки и, оказавшись на дощатой палубе, побежал по ней к раскрытым настежь воротам.
– Моргун! – крикнул я, оказавшись в сумрачной после залитого солнцем пляжа мастерской, где стоял не выветриваемый даже морским бризом запах смазки, бензина и металла.
Мои шаги приглушал массивный бетонный пол. Я обходил моторные лодки, прогулочные катамараны, поставленные друг на друга, компрессоры для накачки баллонов аквалангов и генераторы для подзарядки аккумуляторов. Сюда, в это бомбоубежище, не проникали посторонние звуки, и тишина давила на уши, как бывает, когда ныряешь на большую глубину.
Я остановился рядом со скоростным катером на подводных крыльях, висящим на цепях, и прислушался. Мне показалось, что где-то в глубине мастерской скрипнула дверь.
– Моргун, не прячься! – не совсем уверенно сказал я и пошел на звук, но минутой позже сзади скрипнули цепи, на которых был подвешен катер. Я от злости пнул пустое ведро, попавшееся под ноги, и оно загрохотало с такой силой, словно на бетонный пол свалился целый крейсер. Кажется, надо мной издевались, а этого я не выношу. Перепрыгивая через лодки и доски серфингов, я вернулся к катеру. Он медленно покачивался, словно дрейфовал. Я присел, чтобы увидеть входные ворота сквозь штабель катамаранов. И там не было никого.
